Головорез-ладино связан своими понятиями об этикете, и это постоянно ставит его в невыгодное положение в пограничных стычках с головорезами-янки, которые нажимают на спусковой крючок без предварительных размышлений. Эти мысли проносились у меня в голове, пока виджилянт все с тем же глуповато-озадаченным видом обходил меня, направляясь к стойке бара. Я медленно поворачивался вслед за ним, чтобы не оказаться к нему спиной.
— Доброго здоровья, — сказал я.
— И вам доброго здоровья, сэр.
— Не желаете ли выпить со мной?
Ладино казался озадаченным еще больше.
Он искал предлога, чтобы убить меня, всякое дружественное общение между нами затрудняло сейчас его задачу. Под глазом у него заиграл нервный тик.
— Зачем вам пить в компании с необразованным человеком? — сказал он. — Я считаю, что каждый вправе быть сам по себе.
— Какие пустяки! — сказал я сердечно.
Я заказал агуардьенте, и хозяин поставил на стойку бутылку и два блюдечка с солью.
Он старался не глядеть ни на кого из нас. Уж не держит ли он за стойкой обрез, как владелец. салуна в старых ковбойских фильмах? Кинопередвижка показывает их субботним вечером в каждой центральноамериканской деревеньке, используя вместо экрана торцовую стену местной церкви. Я знал наверняка, что мой ладино глубокий знаток этого жанра киноискусства и что он будет действовать по правилам, которые оттуда почерпнул.
Я наклонился к своему собутыльнику, нерешительно сжимавшему стакан, и чокнулся с ним. Мы выпили, потом, в строгом соответствии с обычаем, высыпали немного соли на тыльную сторону руки и слизнули ее.
— Я все же считаю, — сказал ладино, — что каждый джентльмен вправе быть сам по себе. А почему бы и нет? Разве он не имеет на это права? Вот вам, я знаю, будет неприятно, если кто-нибудь увидит вас в компании с человеком, ну, скажем, недостаточно образованным, таким, как я. Вы не можете этого отрицать.
Тик заиграл у него на лице с удвоенной силой и, подобравшись к глазу, почти закрыл его.
Другой глаз глядел прямо на меня из-под прищуренного монголовидного века. Я с опаской следил за возраставшей нервозностью моего собеседника. Только я решился снова наполнить его стакан, как он взял бутылку у меня из рук и сказал с горькой усмешкой:
— Что я вижу? Агуардьенте самой дешевой марки.
Мы пили «Санта-Маргерита», изделие местной самогонной промышленности, крепкий, дурно очищенный алкоголь, который стоил на десять центов дешевле «Националя» с государственного завода.
— Я всегда считал, — сказал я, — что джентльмены вашего склада любят напитки покрепче.
— Не угодно ли будет вам объяснить, что вы имели в виду, когда сказали «джентльмены вашего склада»?
— Ну, как вам сказать… — Я медлил, подыскивая такое определение для подонков, проводящих в подобных салунах половину жизни, которое не задело бы моего собеседника.
Я вспомнил также, что многие ладино не выносят намеков на смешанную кровь, текущую в их жилах. — …могу уточнить, если хотите: я имел в виду людей, привыкших жить на свежем воздухе.
— Вы имеете в виду бедняков, не имеющих крыши над головой, для которых гордость служит единственным укровом?
Тик исчез с лица ладино. Он почувствовал, что выбрался из тупика, и слегка отодвинулся в сторону, чтобы свободнее действовать.
Я лихорадочно размышлял, как мне уберечь чувствительное самолюбие ладино, которое он подставлял под удар с такой готовностью и надеждой, и подсчитывал, сколько времени мне нужно продержаться, пока подъедет мой конный патруль.
Стакан стукнулся об пол, ладино с отвращением глядел на темную лужицу, растекавшуюся по сосновой хвое. Он взял бутылку и стал угрюмо изучать этикетку.
— Это пойло — не для джентльмена. Пусть его пьют кабронес.
Дверь завертелась, отбрасывая на нас узкие полосы тени. Ладино поднял глаза, я — тоже.
В дверях стоял еще один виджилянт в полном вооружении — маузер за плечами, пистолет с перламутровой инкрустацией в кобуре, мачете у пояса. Он снял шляпу, поклонился дважды и направился к нам, осклабив с чудовищной учтивостью желтые зубы. Мой ладино поставил бутылку на место и ответил на поклон с чрезвычайной церемонностью; так, наверное, раскланивались губернаторы провинций на приеме у вице-короля. Вновь прибывший увидел бутылку, и лицо его преобразилось.
— Что я вижу, «Санта-Маргерита»! Вы разрешите мне, джентльмены?
Он взял стакан, наполнил его, опрокинул в рот, крякнул от удовольствия, слизнул соль с руки и огляделся кругом.