Последний раз они прошли здесь не так уж давно. Нынешнее правительство, как я узнал позднее, избрало менее скандальный способ устранения политических противников: их убивали без лишнего шума в походившем на мавританский дворец здании Главного полицейского управления.
Когда я явился в Генеральный штаб и сказал, что хочу увидеться с Кранцем, то встретил удивленные взгляды. Оказалось, что для того, чтобы записаться на прием к Кранцу, нужно предварительно изложить свое дело майору Сомосе. Я скромно занял свое место в приемной Сомосы, в толпе других просителей. Мне казалось, что все мы, сидевшие в приемной, были погружены в размышления о том. сколь незначительными личностями мы, в сущности, являемся. Столица объявила мне войну нервов и, кажется, была намерена выиграть ее. Перед лицом этого бесчувственного военно-бюрократического механизма дело, которое было для меня таким важным, с каждой минутой утрачивало свое значение. На стене торчал очередной портрет президента. Фотограф заснял его в новом ракурсе: на меня взирал надменный красавец с волевым подбородком. Я заметил, что на нем была военная фуражка с высокой тульей, какую носили в свое время высшие чины в нацистской Германии. Распахнулись двери кабинета, послышался взрыв хохота, я узнал майора, сидевшего за письменным столом. Это был тот самый офицер, который у меня на глазах устроил бойню в джунглях в последний день нашей революции.
Я поднялся и быстро вышел на улицу. Взяв первое попавшееся такси, я поехал в Центральный парк. Там, усевшись в тени на скамейке, я сперва глазел на шагавших мимо голенастых столичных индейцев, перетаскивавших на спине гардеробы и диваны, потом слушал калеку инвалида войны, игравшего на флейте. Всевозможные мысли проносились у меня в голове.
Случайно я вспомнил, что Кранц однажды говорил мне, что из всех отелей предпочитает «Сан-Карлос» и переберется туда, как только для него освободят подходящий номер. Я пошел в «Сан-Карлос». Кранц был там.
Он жил в роскошном апартаменте с шелковыми покрывалами на постели и недурными гравюрами по стенам. В воздухе парили флюиды, безошибочно указывавшие на присутствие женщины. С того времени, как мы расстались, Кранц прибавил не менее пятнадцати фунтов; здоровый цвет его лица свидетельствовал, впрочем, что он соблюдает разумную диету. Он поднялся ко мне навстречу, широко распахнув объятия, но по выражению его глаз я понял, что он не вполне уверен, кто я такой.
— Mais qu’est-ce que tu fais igi?
Теперь Кранц узнал меня, но еще не мог сообразить, откуда я взялся. Хотя со дня моего отъезда прошло всего несколько недель, нас отделял целый океан времени и событий.
— Прежде всего должен тебе сообщить, — сказал я, — что я подаю в отставку. Кому я должен вручить прошение?
Кранц отпустил мою руку и схватил телефонную трубку.
— Что мы будем пить?
— Все равно. Виски с содовой.
— Два виски-сода со льдом, — сказал Кранц в трубку строгим голосом. — «Шотландский»? Нет, лучше «Бурбон», как в прошлый раз. — Он обернулся ко мне: — Ты просто спятил, форменно сошел с ума. Тебе платят кучу денег только за то, что ты носишь пистолет и делаешь сердитое лицо. У меня множество знакомых, которые мечтают о такой должности.
— Вот и славно. Ты меня радуешь. Но это только первое, для чего я сюда приехал. Второе — можно ли попасть на прием к президенту?
Насчет твоей финка? Кажется, ближайшие дни президент будет занят.
— Нет, финка тут ни при чем. Я составил докладную записку и хочу, чтобы президент ее прочитал.
— Она у тебя с собой? Покажи мне.
Я раскрыл портфель и достал довольно объемистую папку с бумагами. Кранц взял ее в руки с большой осторожностью. У него был такой вид, как будто в глаз ему попала крохотная мушка и мешает сосредоточиться. Проглядев с подчеркнутым вниманием первую страницу, он сжал губы и несколько раз покивал головой.
— Ты не оставишь мне свою папку на два-три часа? Она тебе не нужна?
Теперь он походил на директора театра, которому начинающий автор принес пьесу. Я не выдержал и рассмеялся.