— Кто у тебя первый номер у пулемета?
— Что вы сказали, сэр?
— Повторять не буду. Ну, проснулся ты?
(Я возблагодарил бога, что солдаты не узнали меня, когда я проходил по пласа с Гретой, и не заметили мое более чем демократическое приветствие.)
— Так точно. Рядовой Мендес, сэр.
— Пускай вынет патронную ленту, прочистит ствол и начнет разборку.
Пускаться в рассуждения было бы губительным. Чем неожиданнее и даже бессмысленнее приказ офицера, тем больше шансов, что солдаты выполнят его беспрекословно. В существо приказа они не обязаны вникать, но малейшая неуверенность с моей стороны может вызвать у них подозрение. Капрал заколебался на какую — то долю секунды, и я тут же напал на него:
— Разборку пулемета проходили?
— Нет, сэр. Смею доложить, нас еще не обучали.
— Прискорбно, — сказал я. — Что ж, разберете, как сумеете.
Я пренебрежительно махнул рукой. Строгий офицер должен всегда находить поводы для не — довольства. Я подошел к пулемету, потрогал его со скучающим видом человека, которому давно уже надоели все пулеметы на свете, тревожно прислушиваясь в то же время, не вступают ли чиламы на пласа. Это был «браунинг», недавно снятый с вооружения в американской армии. Не тот ли самый это «браунинг», который мы захватили у виджилянтов в Джулапе? Пулемет был укреплен на массив — ной треноге, снабженной множеством сверкающих колесиков. Я пнул одно колесико носком ботинка, и оно закрутилось.
Солдаты стояли в нерешительности. Они медлили с выполнением приказа, и на мгновение меня охватила паника — вдруг мой замысел провалится?
— Начинайте со станка, — сказал я, импровизируя на ходу. — В параграфе втором уставной инструкции говорится: «Предварительно подперев ствол, выбиваете сцепляющие штифты». Кто из вас знает, где расположены сцепляющие штифты?
Я говорил тем унылым, поучающим голосом, рассчитанным на самого тупого слушателя, который почему-то находит признание в армии.
К великому своему облегчению, я увидел, как солдаты склонились над пулеметом и стали возиться с крыльчатыми гайками. Закрепляя победу, я с привередливым видом потер кончиком пальца еле заметное пятнышко на стволе и сказал, что со смазкой оружия у них обстоит плоховато. Потом отошел к противоположному парапету и стал глядеть на площадь, с удовольствием прислушиваясь к спорам солдат, разбиравших пулемет.
В этот решающий драматический момент я почему-то с удивительной ясностью разглядел расстилавшийся предо мной ничем не примечательный пейзаж. Я увидел, что новая штукатурка, которой были залеплены трещины от землетрясения на стене муниципального управления, гораздо светлее старой; что обложенный зеленой плиткой купол церкви Merced наклонился на сторону (сейчас над ним взвилась голубиная стая); я увидел, как скакнула вперед минутная стрелка на башенных часах; меня поразило изящество каменных скамей, стоявших по всей окружности пласа, их спинки в форме буквы «S» и двойные сиденья, расположенные так, что собеседники сидят друг к другу лицом.
Прямо передо мной, отделяя ратушу с классической сводчатой галереей по фасаду, от полицейских казарм, круто спускалась на пласа залитая ярким солнечным светом Калье Альмас.
Она была ограждена с обеих сторон обсаженной деревьями каменной стеной и соединяла пласа с расчищенным бульдозерами предместьем, где еще недавно стояла старая индейская деревня. И я увидел, как чиламы появились в самом конце Калье Альмас и стали постепенно заполнять улицу.
Я еще раньше приметил двенадцатикратный полевой бинокль, висевший на треноге пулемета. Сейчас я подошел и взял его, не упустив случая сделать начальственно-насмешливое замечание по адресу солдат, которые возились, укладывая разобранный пулемет в три переносных ящика. Наступление чиламов, когда я поглядел в бинокль, показалось мне грозным.