На следующее утро я снова был в институте. Не дожидаясь вопросов, Геннадий — он настроился куда-то бежать — быстро проговорил:
— Иду к Рязанову, на связь. Есть время — пошли.
Рязанов — начальник промысловой разведки Камчатрыбпрома, отдавший распоряжение капитану траулера «Кедровый» с помощью имевшихся на борту аппаратов обследовать морское дно в районе предполагаемого подводного извержения. «Кедровый» — поисковое судно, предназначенное для разведки промысловых скоплений рыбы. Задание поработать на вулканологов экипаж получил перед выходом в южно-курильскую сайровую экспедицию.
Рязанов ждал, и как только мы поздоровались, включил радиотелефон:
— Пятьдесят четвертый, пятьдесят четвертый!.. Выходи на связь.
Поисковик нашелся быстро, но докладывал невесело.
— Ну, что, Павел Александрович, обрадовать нечем… Нечем обрадовать. Погода на пределе, норд-ост шесть баллов. Крупная зыбь… Ну, что еще… Обошли всю зону. Что там делается — не видно. Дым, тучи…
Рязанов нажал кнопку переключателя.
— А как дела с поиском подводного центра извержения?
— Ну, как… Грунты записываю. Пока ничего похожего.
— Какое у тебя решение?
Пятьдесят четвертый временно замолчал. Твердого решения на данный момент у него не было. Включившись снова, он с мольбой в голосе сказал:
— На сайру пора, Павел Александрович. Время уходит.
— Знаю. Но как же мы с тобой вулканологов бросим?
— А что делать, что делать… Обрадовать их все равно нечем. Сегодня еще буду записывать, а завтра… Ну, что же мне остается?.. Найду не найду — буду сниматься.
Выборочная запись на эхолот грунта морского дна, температурные замеры воды, сделанные экипажем траулера «Кедровый», так же, как съемки с воздуха, не подтвердили версии о подводном извержении.
Когда первая сводная группа, в которую вошли представители многих лабораторий, обосновалась на острове и с нею наладилась устойчивая связь, Геннадий вернулся к нашему разговору:
— Можешь собираться. Только так: очередная оказия будет дней через пять. Повезут часть снаряжения, кое-кого из наших и московских киношников. Ты не рвись. Поедешь со мной, попозже.
А через день вдруг сообщил:
— Придется еще потерпеть. Улетаю в Москву, оттуда — в Киев.
Со дня разговора с заместителем редактора прошло почти двадцать дней. Мою командировку не отменили только потому, что зам никогда не отказывался от своих решений. «Слабонервные» давно не звонили, а он каждый день приветствовал меня все тем же вопросом: «Ну так что мы скажем народу?..»
— Геннадий Порфирьевич, что я скажу начальству?
— Скажи, Алаид нас дождется. Ты хоть, узнай, зачем еду?.. Научное судно «Вулканолог» наконец-то начинают строить!
— Не Алаид ли помог?
— ДВНЦ[4]. Кажется, новый центр по-хозяйски берется за дело.
Вдруг позвонила жена вулканолога, который был на острове и которому я взялся доставить посылку с фотопленками. Расстроенная, она сказала, что заберет посылку обратно.
— Лагерь эвакуируют. Там нечем дышать — сплошные газы. А у него, — добавила она сверх того, что собиралась сообщить, — хроническая пневмония.
Много лет назад случайно побывав под извержением Безымянного в поселке Ключи, я знал, что значит дышать воздухом вулкана. Ты прячешь лицо в шарф, заслоняешься воротником, а горячий настой сероводорода вливается в тебя, словно под напором ингалятора, остро вонзается в легкие, вызывая предвещающее рвоту головокружение.
Панический звонок заставил меня обратиться к Юрию Дубику, временно заменявшему Геннадия. Высокий, медлительный, он пошевелил, не скрывая усмешки, нижней, чуть выпяченной губой.
— Не снимаем, а сменяем. Все по плану. Одних вывозим, других будем забрасывать.
Геннадий прилетел 24 июля.
— Жив?.. Командировку не отменили? Отход послезавтра.
На сборный пункт к институту я пришел, как мне думалось, экипированным по всем полевым правилам: в джинсах, шерстяном свитере, штормовке и туристских ботинках.
За ботинки я получил от начальника экспедиции первый выговор.
Возле института стоял трехосный грузовик «шестерка». Над бортами кузова, неровно прорисовываясь под брезентом, высился штабель разнокалиберных ящиков. Отдельно от них, у заднего борта, обосновалась железная бочка.
В свободном углу машины сидел белоголовый мальчик, Рядом, свесившись за борт, покачивала тряпичными ушами черная голова собаки. И мальчику и собаке было скучно. Во дворе института не было той возбужденной суеты, которая обычно предшествует большому отъезду. Лишь в стороне от грузовика в оранжевом костюме альпиниста одиноко прохаживался высокий молодой мужчина с длинным лицом и крупными выпуклыми губами. Костюм да еще фотоаппарат с накрученным на руку ремешком указывали на то, что незнакомец имеет отношение к нашим сборам.