Алексей — он выбрал самую большую миску — после пробы сказал:
— Что ж, Нина, поздравляю: супоид отличный.
— Как ты это назвал?
— А что, никогда раньше не слышала?.. Выходит, в тебе заложено природное дарование повара геологической партии.
Маленькая, притомленная большим огнем, Нина жалобно попросила:
— Ой, Алексей, хватит разыгрывать. Скажи, что это такое?
— Супоид есть суп, сваренный как каша.
— И придумал же! А правда, понравилось?
Алексей вежливо улыбнулся.
— Пошутить я люблю, но, — он поднял руки ладонями вперед, — женщин не разыгрываю.
Словам можно было верить или не верить, Нина поверила тому, как он трудился над миской: не жадно, но очень производительно.
— Спасибо, Алеша, — сказала она, успокоенная его похвалой. — Хочешь, я каждый день буду варить только супоид.
— Ради бога, Нина, — запротестовал Алексей, не отрываясь от миски. — Однообразие меню снижает эффективность труда. Давайте хоть через день: сегодня — супоид, завтра супоза. И так далее.
— А это еще что?
— Супоза, — серьезно объяснил Алексей, — это каша, сваренная как суп. — Он протянул пустую миску. — Подбрось, если осталось.
— Ой, да ешь на здоровье! Тут еще полведра этой… или этого…
— Супоида, Нина. Су-поида.
В разговорах и заботах о благоустройстве «общежития» вулкан на время забыли. Ближе к полуночи — в палатке задули свечу, и мы пожелали друг другу на новом месте хороших снов — со стороны прорыва ударила взрывная волна. Это было похоже на раскол грозовых туч, отдающийся дрожью в земле.
Я приподнялся на локтях, прислушиваясь к первому, отчетливо прозвучавшему голосу вулкана. Рядом зашевелился Саня. Я потянулся к нему.
— А говорили не взрывается.
— Вы про вулкан думаете? Это не вулкан. Поток в море обваливается. Глыбы горячие, в воде их сразу разрывает.
«Ладно хоть глыбы еще бухают», — подумал я не без грусти и сразу вспомнил: «Так что мы народу скажем?»
Посрамление Питкина
На кухне загремело ведро, брякнула упавшая на камни крышка. В палатке начальника залаял Питкин.
Саша — он лежал крайним у входа — включил фонарик. Было около двух ночи.
— Кому там не спится? — недовольно спросил из темной глубины палатки Николай. У него болела нога. Засыпал он трудно. Нога успокаивалась в каком-то одном положений, которого Николай не мог запомнить. Всякий раз его приходилось искать заново. Ворочаясь в спальнике, Николай тихо поругивался: «Надо же… Фу-ты черт… Надо же…»
Возня на кухне усилилась. Саша надел сапоги, набросил на плечи штормовку и с погашенным фонариком вышел на улицу. Там он будто растаял: ни шагов, ни других признаков его присутствия я уловить не мог. Питкин тоже помалкивал. Только на лежбище сивучей раздалось недовольное бормотание и хрюканье.
Вдруг снаружи послышался частый топот, сопровождаемый сердитым голосом Кречетова:
— Ух ты воровка несчастная! Да я тебя! Ух!..
Кто-то метнулся вверх по склону — там прошелестели кусты. Несколько раз звякнуло ведро. Саша восстанавливал на кухне порядок.
Вернувшись в палатку, он молча разделся и уже потом, когда влез в спальник и застегнул на нем пуговицы, сказал:
— Опять лисица шарилась. Их тут полно.
— И не боятся?
— Боятся, — иронически протянул Саша. — Такие нахалюги — палкой не отгонишь. Ведро с кашей вчера камнями обложил, сверху два чурбана лежало. Так все равно набок завалила. Еще бы маленько — и опрокинула.
Утром Геннадий спросил:
— Кто ночью шумел? Ты, Саня?..
— Ну.
— Крыс разгонял?
— Лисица кашу воровала.
Геннадий засмеялся.
— А Питкин, наверное, не понял, что это лиса. Даже не высунулся из палатки. Ну и нюх же у тебя, Питкин. Опозорился.
Питкин лежал у символического входа на кухню. Услыхав ласковый упрек хозяина, подбежал к скамье, кинул передние лапы на колени Геннадия и потянулся счастливой мордой к его лицу, собираясь приложиться к нему собачьим поцелуем.
Геннадий вовремя отвернулся.
— Уйди, Питкин. Сегодня я тебя презираю. Опозорился… А-яй, опозорился.
— За что ты его, начальник? — спросил подошедший с берега Костя. В руках он держал две связки крабов. Костя выудил их, сидя в лодке, в пятнадцати метрах от берега. Там у него был «огород» морской капусты. Крабы сползались туда, привлеченные кухонными отходами, которые Костя сбрасывал в «огород» специально для приманки.