— Но из таблиц ты делаешь какие-то выводы.
— Естественно.
— Вот и расскажи о них. Он медленно продиктовал:
— Аш-два эС и Цэ Аш-четыре характерны только для низкотемпературных газов.
Я закрыл блокнот. Вулканы, конечно, — окна, только не те, что как заглянул, так сразу и увидел.
Я присматриваюсь к моим спутникам: теперь и в газетном репортаже требуют характера. Перед собой неловко — до того запрограммированно я к ним присматриваюсь. Мы всегда вместе, но я-то знаю, что меня с ними нет. Я в репортерской засаде, жду, когда кто-нибудь из них словом или машинальным действием обозначит скрытую суть своей натуры.
К сожалению (или, скорее, к счастью), ничего не происходит. Прорыв спокоен, критических ситуаций, которые могли бы «высветить» характеры, пока не случалось.
Мало чего дают мне и споры, хотя спорят они часто. В основном Алексей с Геннадием. Если во время съемки Алексей скажет: «Давайте сделаем так», Геннадий, который определил все наперед и для себя и для остальных, обязательно спросит: «А что это даст?» Вопрос прозвучит так, что станет ясно: идея не пройдет.
Костя отступит в нейтралку — ему ли не знать своего начальника, под чьим руководством работает не только здесь, во временной экспедиции, но и в лаборатории, — а Цюрупа, человек «с другого институтского этажа», долго и очень вежливо будет объяснять, почему свое предложение он считает единственно разумным. Вежливая непокорность подчиненного высекает из Геннадия искры язвительности, приводит его в состояние, «близкое к плавлению», и я замираю: сейчас грянет.
Но Геннадий уже кинул раскаленный уголь в студеную воду. Шшш… Короткая пауза, виноватый смешок.
— Знатоки. Начальника учат.
Костя поглаживает двуперстием прямую, жесткую бороду.
— Значит, один неругательный анекдот. Профессор задает вопрос: «В чем отличие фации от формации?» Студент говорит: «Вы и вчера об этом спрашивали. Хорошо ли повторяться?..»
Посмеявшись над тем, что в анекдоте мало смешного, Алексей озабоченно напоминает:
— А что, братцы, время-то идет.
— Давай, — машет мне Геннадий, и я отправляюсь по шлаковым буграм в очередной двадцатиметровый путь, оставляя на будущее исполнение надежды подсмотреть характеры моих героев.
За годы общения с вулканологами у меня накопился некоторый запас терминов, и кое-что из деловых, чисто профессиональных разговоров мне понятно без «переводчика». Но кое-что — это всего лишь кое-что. Я часто прибегаю к расспросам и уже натолкнулся на упрек Геннадия:
— С тобой от науки отвыкнешь. Вместо того чтобы называть вещи своими именами, приходится искать всякие заменители.
Положим, Геннадий упрекнул по-дружески. Да и что я мог почерпнуть для своих будущих заметок из разговора о соотношении вкрапленников и микролитов в каком-нибудь куске лавы? Но выговор, сделанный сквозь улыбку, не забывается. Он напомнил мне о моих прежних неприятностях, когда я начинал осваивать вулканологическую тему и каждое замечание моих консультантов принимал с обидой незаслуженно оскорбленного человека. Консультантов коробили «заменители», которыми я пользовался.
— Пожалуйста, никакого «пепла».
— Почему?
— То, что вы называете пеплом, не является продуктом горения. Это — порода, раздробленная взрывом на мельчайшие частицы. А посему пишите: «Мелкодробленый пирокластический материал».
Втайне меня раздражала осторожность ученого, излагавшего, суть своей проблематики для массового читателя. Он словно занимался переливанием взрывоопасной смеси. Произнеся фразу, тотчас извинялся:
— Это не совсем точно. Давайте сформулируем по-другому.
Мне могут не поверить, но было время, когда в Институте вулканологии неприязненно относились и к слову «вулканолог».
— Работая на вулканах, мы не перестали быть геологами, — резко наставлял меня старший научный сотрудник Эдуард Натанович Эрлих, с которым у нас были хорошие отношения.
И мне — куда деваться? — приходилось, перечисляя участников какой-нибудь экспедиции, против каждой фамилии указывать кто есть кто: этот — геофизик, тот — геохимик, а такой-то — сейсмолог.
Сегодня никто не возражает против «пеплов» и мужественно-крепкого слова «вулканолог». Но язык вулканологии от этого проще не стал. И необходимость пользоваться «заменителями», по-моему, — одна из причин, по которой многие ученые — одни без обиняков, другие — с деликатной ссылкой на загруженность — отказываются давать интервью и выступать с публичными лекциями.