С любимым вулканом связаны первые самостоятельные открытия. Ему прощают неприятности, какие он может причинить исследователю, прощают и трагедии.
Пятнадцать лет назад при осмотре горячего потока на Карымском вулкане случилось несчастье, которое едва не привело к гибели двух молодых исследователей. Из опасной зоны их вынесли друзья. С тех пор каждый год они отмечают, «день спасения». Собираются вместе и вспоминают, как было тогда и как работали на том же вулкане в другие, более поздние годы. Вулкан словно почетный гость — о нем все разговоры.
В том, что тогда произошло, виновных не было. Каждый выполнял свою работу. Вулкан выбрасывал бомбы и пепел, изливал потоки. Он действовал. И этим привлек внимание вулканологов. В другом качестве он был им не нужен. Поднимаясь к свежему выходу лавы, ученые знали: в таком сближении есть доля опасности. Она существует всегда, и каждый раз человек прикидывает, насколько опасность реальна. В этом ему помогает знание особенностей вулкана, профессиональное чутье. Идти или не идти на риск — все во власти самого человека. А вулкан, что бы там ни случилось, останется другом, которого будут называть «стариком» или «дедушкой» или, с добродушной иронией, «товарищем».
К нашему мы тоже относились как к лицу одушевленному. Приходя к подножью конуса, мы осматривали его с таким видом, будто собирались спросить: «Ну-с, коллега, как вы себя чувствуете?» Он встречал нас или молчанием, или частыми, шумно прорывавшимися вздохами астматика. При дожде конус от верхушки до основания покрывался паром. В такие дни он казался уставшим, как будто израсходовал последние силы и теперь, обессиленный, исходит потом. Но в ясную погоду он словно бы встряхивался. Ночью из выкидного лагеря было видно, как набухает, медленно поднимаясь над кратером, багровое зарево и как, опережая его, взвиваются россыпью ракет лавовые фонтаны. Геннадий радостно говорил:
— А наш-то, играет…
Над нами он иногда «подшучивал».
По ходу съемочного маршрута мы пересекали поток. Было, как всегда, жарко, особенно на середине потока, где широко раскрытые трещины добавляли пекучести и без того не успевшим остыть верхним глыбам. Сапоги долгого стояния не выдерживали, начинали тлеть. Из-под ног тянуло угаром жженой резины. Мешкать было нельзя, но мерная лента, как нарочно, или цеплялась за многочисленные выступы, или попадала поплавком в щель между камнями и заклинивалась.
Когда с маневрами было покончено, Алексей положил конец ленты на камень, и придавив ногой, стал наблюдать за Костей, который готовился брать азимут. Геннадию показалось, что лента натянута недостаточно, и он попросил меня взять ее чуть-чуть на себя.
Я потянул и, не встретив привычного сопротивления, свалился на камни. Заурядное событие было отмечено безудержным хохотом. Поднявшись, я увидел, что хохочут над Алексеем: под его ногой перегорела веревка. Он понял это не сразу и продолжал добросовестно давить на оставшийся под сапогом концевой поплавок.
Съемка заканчивалась. Мы вышли к морю с противоположной стороны главного потока. Осталось пройти по северному склону конуса и установить на его вершине последний репер.
Северный склон резко отличался от остальной части конуса. Почти по всему кругу его поверхность была сравнительно гладкой — ее выстилали мелкие куски шлака, спрессованные массой пепла. Северная сторона была завалена черными бомбами. Но это были не те фигурные — то веретенообразные, то каплевидные, то скрученные жгутом — бомбы, формой которых мы любовались на потоках и в окрестностях западного склона. Это были огромные, до полутора метров в длину бесформенные комья. Бомбы-шлаки.
На отдыхе, перед броском к верхней точке, я спросил, отчего шлаковые бомбы ссыпало на один бок?
— А это, — сказал Геннадий, — зависит от направления взрыва. Когда взрыв нацеливается в зенит, бомбы разбрасывает веером и они падают равномерно на все стороны. А здесь жерло было наклонено на север и все бомбы ложились на этот склон.
Сначала бомбы скатывались к подошве, и здесь образовался мощный вал. Натыкаясь на это заграждение, следующие лавины застревали уже на самом конусе. Так продолжалось до тех пор, пока бугристая шуба не накрыла склон до вершины.
— Кстати, — добавил Костя, — здесь и слой пепла самый мощный. Порядка пяти метров.
— Это чувствуется, — сказал Алексей. — Везде пепел холодный, а тут пригревает.
Пепловый покров участка между морем и северной частью купола имел, ко всему прочему, оригинальную окраску. Будто по всей площади была раскинута сетка, связанная из тончайших нитей желтого, белого и оранжевого цветов. Узор сложился в результате Эоловой[8] сортировки. Сдувая крупные частицы пепла, ветер вытянул их в затейливо переплетенные нити. Постепенно, под воздействием тепла и пара, поступавших из пепловой толщи, песчаные нити приобрели многоцветную окраску.