А всего лишь для того, чтобы тут же и развалиться — совсем по-щенячьи: ласты — врозь, брюхо — к солнышку.
До жерла — сто метров
Собравшись на кухне, ждали распоряжений начальника. Шел дождь — холодный, метельно закрученный полузимним ветром, который, начиная с середины августа, часто набегал от северных берегов Камчатки. По заливу, точно поземку, носило придымленные брызгами тени: где тень, там гуще и резче вбивались в поверхность залива струи дождя.
Пойдем или не пойдем? Если пойдем, то куда?
Прежде вопроса «куда?» не возникало. Маршрут был один — к прорыву. С недавних пор появился запасной объект. Геннадий держал его на случай ненастья. Чтобы не делать под дождем длинного перехода, но и не сидеть без дела, мы работали на берегу между лагерем и мысом Бакланьим, где в обрыве было вскрыто древнее жерло. Взбираясь на его стенку, Геннадий и Костя выламывали из него куски лавы, а я собирал их в брезентовые мешочки, на которых были помечены пятизначные номера геологических образцов.
Геннадий с распоряжениями не спешил, и Алексей, обращаясь к нему, сказал:
— С твоего разрешения я покамеральничаю.
Геннадий будто нарочно ждал, чтобы кто-то другой за него решил, как спланировать день.
— Мы тоже останемся. — сказал он без колебания. — Чего мокнуть?
Нина, разморенная жаром костра, счастливо улыбнулась.
— Вот умницы!.. Хоть раз вместе побудем. Кофе заварим.
Геннадий скрылся в палатке связи, а мы принялись помогать Нине. Огонь по случаю дождя развели щедрый. В нем, положенные крест-накрест, горели два коротыша — так называли выброшенные прибоем полутораметровые бревна. Одно время мы распиливали их на чурки и кололи. Работа для мужчин была не трудной, но требовала специального времени. Как-то в наше отсутствие, исполняя обязанности кухонного мужика, Николай принес бревна прямо к костру. Нина упрекнула:
— Кто их будет пилить?.. Не мог ящиков насобирать.
Николай молча разжег щепки, сунул в огонь оставшиеся от старых запасов поленья и, когда они разгорелись, сверху положил бревна. С того дня заготовка дров упростилась, а Нина получила в свое распоряжение «вечный огонь». Бревна тлели всю ночь. Утром Нина сдувала с них пышный нарост пепла, бросала скомканную обертку от печенья — и огонь входил в рабочую силу.
Всем хорош был новый костер — и жар от него растекался по всей кухне, и еда закипала быстрей, чем на газовой плите, но пламя вскидывалось слишком высоко, и однажды у всех на глазах сгорел повешенный на просушку резиновый сапог. От него остался только раструб голенища.
Слышимость на связи была скверной, и Геннадий то переходил на крик, то, сбавляя тон, говорил по слогам:
— А когда, когда?.. Я спра-ши-ваю: когда?..
Вернувшись под кухонный тент, он возбужденно заявил:
— План придется переиграть.
— Конкретней, начальник.
— Пойдем на поток.
— В дождик?..
— Ну да, Костя, именно в дождик. Другого времени не будет. Завтра приходит транспорт.
На главном потоке бывали часто. Оттуда взяли больше всего образцов. Ими были охарактеризованы все части, все порции потока. Не было лишь образцов из окрестностей жерла. Иногда, присматриваясь к той части потока, которая сразу же за пределами жерла круто падала в нижнюю воронку, Геннадий загадочно говорил:
— Если бы не этот лавопад…
— Да-а-а, — повторял Костя, — если бы не лавопад.
Я спросил, чем он их не устраивает. Словно успокаивая меня, Костя шутливо заверил:
— Лавопад что надо. Но если бы не он, мы бы тогда могли подойти к ближнему жерлу.
— Ну, не к самому жерлу, — уточнил Геннадий, — а хотя бы метров за пятьдесят.
— Для самоутверждения?
— Этим у нас Костя занимается. А меня интересуют последние порции лавы. Самые свеженькие.
Что было мечтать о жерле, если страшно было подходить даже к воротам. Каждую минуту с этой крутизны одновременно валились десятки многотонных глыб, которые с резиновым подскоком мчались вниз, сшибаясь между собой и разбрасывая крупные раскаленные брызги.
Сейчас, перед тем как идти на поток, Геннадий повел нас на вершину покрытого испарениями конуса. Ему хотелось проверить состояние жерл.
Оба жерла работали как бы уже через силу. Раньше они выпускали лаву частыми длинными толчками. Поток, не успевая «осесть» на дне кратера, двигался беспрерывно. Участки дна, обрамлявшие жерла, как и сама лава, только что выходящая на поверхность, светились ярким калением.
За те несколько дней, что потратили на съемку, в кратере образовались завалы из темных глыб. Перетруженный мускул вулкана, едва вытолкнув наружу очередную порцию лавы, немедленно расслаблялся, не успевая дать потоку необходимой инерции. Гул в жерлах был все тот же, надсадный, напоминавший о великаньей муке, но теперь это воспринималось как мука существа, опустошенного, сломленного долгой болезнью.