И прямо на моих глазах наступила ночь. Она упала перед окном, как нечаянно сорвавшийся занавес.
В глубине коридора хлопнула дверь. Выглянув из кабинета, стараясь быть решительным, я крикнул:
— Есть кто-нибудь?
— А кто спрашивает? — донеслось с противоположного конца конторы. В голосе пришельца угадывались нотки начальственной строгости. — Кто, говорю, спрашивает?..
Назвав себя, я хотел объяснить, почему задержался в конторе, но голос из темноты — он был теперь близко — перебил:
— Ну, ясно. Человек, короче сказать, неподозрительный. А я вот истопник. Сочнев. Эту кутерьму, значит, вместе переживать будем.
Все еще невидимый, он стал шарить по выключателям и, убедившись, что света в коридоре нет, отправился куда-то в тайник, где у него были припасены свечи.
— Электра теперь не жди, — сказал он, вернувшись с двумя крошечными огоньками. — Сам сейчас видел: на столбу как вроде пожар светился.
В кабинете Сочнев приклеил свечи к донышку пустой пепельницы, и я увидел его напудренное пеплом лицо. Собственно, он весь был обсыпан пеплом, как грузчик, таскавший мешки с цементом. Сочнев тоже оглядел себя, покачал головой:
— Ты смотри, что делается.
Полагая, что ему, как местному жителю, должно быть известно все, что касалось деятельности вулканов, я спросил, откуда это взялось?
— Да опять же, наверно, от Безымянного. В прошлом-то году он лопнул. Как раз в октябре было. А почему говорю «как раз» — снегу ждали. Привыкли, чтоб к ноябрю побелка. Вроде как в избе перед праздником. Ну так выхожу утром из конторы, дохнуть захотелось. Слышу, по лицу мурашки забегали. Так, думаю, посыпалось. А темновато было. Толком не пригляделся. Но все ж чувствую: снежок-то не радостный. Свежести нету. Душный. Подставил руку — не холодит и не тает. Так что ты думаешь?.. Перепугался.
Сочнев рассказывал обстоятельно и спокойно, будто теперешний страх был ничто по сравнению с пережитым в то октябрьское утро.
— Народ тогда вообще за чемоданы схватился. Дескать, живите тут, кому жизни не жалко, а мы, значит, снимаемся. Но у нас, слава богу, по этим делам ученые есть. Они, видишь ли, сами-то москвичи, а сидят в Ключах. Смотрют — такая паника, пошли по производствам, стали собирать людей, рассказывать: ничего, мол, страшного нету. Это, мол, Безымянная сопка пробудилась, а до нее сорок километров. Камень не долетит, а пепел — это ерунда. Он безвредный. Тогда оно, правда, не так сыпало, понемножку. Зато и растянуло. Почти на два месяца.
Сочнев усмехнулся.
— У меня в соседях старушка живет, Евладовна. Тот раз она все говорила: «Черти котлы на небе чистют. Свежих грешников призывать станут…» Своя, значит, наука у Евладовны.
Сторож насобирал с рукава щепотку пепла и растер его на ладони, как это делает мельник, пробующий помол муки.
— Да-а, все же великое дело — природа, — сказал он рассудительно. — Был камень, а, смотри, сгорел. Как чурка смолевая: пых — и нету.
Из ближнего кабинета донеслось что-то похожее на предсмертный хрип: «Хры-хх-хы-хыы…»
— Ну вот, — с сожалением сказал истопник, — телефоны тоже попортило. — Он махнул рукой, как человек, которому теперь уже ничто не подвластно. — Айда устраиваться. Ночь длинная, когда кончится — неизвестно. А топить один шут нельзя. Дымоходы пеплом завалит — как ватой заткнет.
По-хорошему, я должен был не только согласиться, но и сказать человеку спасибо за то, что он избавил меня от жуткого одиночества. Но я почему-то решил, что обязательно должен попасть в гостиницу. Удивленному Сочневу сказал: здесь близко.
— Оно все близко, когда глазом видишь, — ответил на это ночной хозяин конторы. — А вслепошарку и об родной угол шишку набьешь.
На улице меня густо обсыпало сухим дождем, словно бы кто-то притаившийся на крыше вывалил мне на голову ведро золы. Закрыв лицо руками, я наугад двинулся в ту сторону, где должна была находиться столовая и вышел точно к ее высокому крыльцу. Отсюда к гостинице вела прорезанная в сугробе глубокая колея.
Пепел проник под пальто и даже под свитер. Его шершавое прикосновение вызывало озноб. Дышал я через шарф, но пепел проник и в легкие.
Где-то на полпути я услышал автомобильный гудок. Ведя машину вслепую, шофер непрерывно сигналил, давая знать о себе всем, кто мог оказаться на его пути.
Пришлось вскарабкиваться на сугроб. Не переставая сигналить, машина медленно, будто она следовала в похоронной процессии, прошла мимо.