На следующий день, несмотря на ворчливое сопротивление бабки, все же решили резать барана. Дескать, обмажем теплой кровью не только твои ноги, но и ноги Ержана — как знать, авось поможет. Шакен с дедом Даулетом пошли вязать овна, а бабка села у двери, готовя ноги к процедуре. Ержан сидел чуть поодаль от бабки, глядя на происходящее не столько с надеждой, сколько из досужего любопытства.
И вот когда Шакен снял веревку с шеи овна, чтобы завалить его на бок, окрепший от отменного питания шайтан вдруг, хрипя, взбрыкнул у него в руках, одним движением опрокинул хозяина и бросился из загона что было сил в сторону бабки. Он летел к ней, как дети бегут в смертельном испуге в объятия своей матери, как прирученный беркут летит на руку к охотнику, как детеныш лисицы летит к своей норе…
Со всего разбега этот откормленный винторогий и черный шайтан врезался в старуху и забодал ее насмерть.
Его зарезали в тот же день, но не как предполагалось — на излечение старухи Улбарсын, а, как оказалось, на ее похороны…
В этой кутерьме с внезапной смертью бабки конечно же забыли смазать теплой кровью ноги Ержана, так и остался он заговоренным. Ну да ладно с ним, он уже привык, а вот дед, который окунул руки по локоть в кровь этого винторогого шайтана, слег на третий день после смерти бабки. «Обессилел!» — говорил он кротким голосом Шакену и Ержану, и вот Шакен стал водить с собой на пути Ержана — то проверить стрелку, то, когда звенел их служебный телефон, поворачивать ее на пережидающий поезд. Ержан слышал, как Шакен регулярно докладывал диспетчеру путей о состоянии здоровья деда и просил себе сменщика.
Нет, дед не умер в тот раз, он встал через девять и девять дней, окрепший, бодрый и сам сходил на могилу к старухе почитать патиху[15]. К тому времени Шакен-коке опять уехал в Зону, и Ержан теперь сидел у служебного телефона на случай, если вдруг вызовет диспетчер.
Следующей умерла Шолпан-шеше. Это было ранней весной. То ли долгая зима, проведенная в дому, ей наскучила до смерти, то ли она истосковалась по своей стародавней подруге Улбарсын, но по ранней весне, когда растаял снег и стала подсыхать земля, она принялась ходить вдоль железной дороги в обе стороны. Когда Айсулу была дома, она сопровождала старуху, при этом, правда, занимаясь своими делами: то нарвет маков, чтобы сплести себе венок, то накопает подснежников и принесет их бело-желтыми свечками, торчащими из комочка мягкой глины в ее руке.
В тот день Айсулу была в школе, Шакен-коке — на вахте, Байчичек с Канышат стирали набравшееся за зиму белье, дед спал, приняв с утра на запасной путь тяжелый товарный поезд, что стоял неподвижно вот уже третий час, а Ержан сидел у служебного телефона, ожидая, когда наконец проедет скорый литерный и деду прикажут менять стрелку для отправки товарняка. В то солнечное утро старушка Шолпан пошла на прогулку сама. Маки бились о ее ноги, но она шла, в черном камзоле и зеленом широком платье, как тополь, прямая и статная, заложив руки за спину. «Вот в кого Айсулу!» — подумал с горечью Ержан, мимолетом увидев ее в окно, но фигура тут же пропала.
А случилось вот что: черный петух, намявший с утра кур, полагая, что старуха вышла его кормить, бросился за ней. Ничего не подозревавшая старушка шла вдоль железной дороги и вдруг увидела под ногами кусок лепешки, видимо, выброшенный каким-нибудь капиром[16] — не будут же сарты бросаться хлебом — из окна одного из прошедших поездов. Она наклонилась, подобрала хлеб, трижды поцеловала и бросила этот хлеб под стоящий товарный поезд — дескать, уедет поезд, подберет птица. Петух же, увидев это, бросился под стоячий вагон, и еще дальше, за рельсы, клюя размякшую лепешку. Старушка не ожидала такого, потому что никогда не подпускала домашнюю птицу близко к железной дороге. Она оглянулась на стоячий поезд и, согнувшись, нырнула под него, чтобы прогнать петуха назад, но тот был так увлечен поглощением пищи, что лишь мотал головой из стороны в сторону. «Балапанын канатынын астына тыккан кэри тауктай отырмай ол!» — ворчала она, перелезая из-под вагона на насыпь. А в это время, свистя и гудя, налетел на соседний путь скорый литерный поезд. И хотя расстояние между поездами было достаточным, чтобы уберечься, но широкое зеленое платье Шолпан-шеше мгновенно раздулось от вихря, одна из подножек подцепила ее подол и поволокла бедную старуху вдоль насыпи, пока сатин не изорвался в красные от крови куски…