– Кто тебя прислал? – продолжила она свой допрос.
– Мой государь, величайший правитель мира, кормилец и благодетель! – истово отвечал боярин.
– Какой еще государь? – с досадой бросила Ярогнева, очевидно, не понимая, о чем лопочет привороженный Видоша. – Разве не Всеволод Ростиславич – великий князь?
– Что ты! – развел рукавами Видоша. – Севку-князя давно развенчали. Он нынче в опале. Вот и сослали его на край света. А мне повелели следить за ним, чтобы он не сбежал и не начал сноситься с народом, который хочет вернуть его на престол.
– Вот это новость! – похоже, Ярогнева раньше ничего не слыхала о столичных делах. – А кто же теперь на великом столе?
– Буривой Прибыславич, бывший Севкин дружок. Он меня среди других бояр выделил и доверие мне оказал, за что я вечно ему благодарен. Только жить в таком захолустье я, признаться, не рад. Мне бы обратно, в столицу… Кабы знала ты, сколько мук я терплю в этой глуши!
– Да чихать мне на твои муки! – рассердилась царевна. – Что ж теперь Всеволод Ростиславич? Неужели он ссыльный? Я-то думала: он тут отдыхает от столичного шума.
Несмотря на стеклянный взгляд, Видослав нашел в себе силы расхохотаться.
– Несчастное, дикое лесное дитя! – воскликнул он. – Выросла в чаще и не знаешь: шум столицы – как гром, но этот гром слаще музыки.
– Помню я эту музыку! – с еще большей досадой выкрикнула Ярогнева. – Помню и Кремник, и каменные палаты. И острые иглы шатров, что вонзаются в небо. Помню золоченые крыши храмов и толпы народу. Суету площади-Середы и громаду Железной стрелы. Только я уже начала думать, что это все мне приснилось. Столько лет прошло – всего не упомнишь.
Взгляд Видослава уже начинал мутнеть. Речь его становилась все более неразборчивой. Наконец, он сбился на бормотанье, из уголка его тонкого рта стекла струйка слюны.
Хорохор сорвался с ветки, закружил над головами и тревожно заграял:
– Довольно, царевна! Нет нужды прошлое поминать. Не боярин наша цель, а вурдалак!
– В самом деле! – опомнилась Ярогнева.
Она прикрыла Змеиный глаз ладонью и захлопнула на плечах полы багряного корзна. Видоша пришел в себя, униженно вытер грязной ладонью слюни и прямо как был, на коленях, отполз обратно, под защиту собачьей своры.
А псы все не унимались и отчаянно лаяли на двух бойцов, сцепившихся посреди круга, образованного рыжими, пегими, черными, белыми хвостами, лапами и ушами. Горихвосту приходилось туго: псарь оказался сторонником старого правила – бей до конца.
Отвратительно скалясь, Звяга склонился над его головой, чтобы шибануть повернее, прямо в глаз. Его кулак взвился в воздух и начал опускаться, как молот. Куцая черная борода псаря встопорщилась, по нестриженным вислым усам стекал пот. Горихвост зажмурился, отвернулся, и открытой ладонью оттолкнул его подбородок. Куцые космы бородки застряли меж пальцев, пара клочьев выдралась с корнем. Длинный ус намотался на мизинец. Горихвост отчаянно потянул палец обратно, стараясь освободить его, но ус только дергался и не хотел отвязываться.
Где же удар? Лежащий вурдалак приоткрыл заплывший глаз. Сморщив лицо, Звяга мотал бородой – дергающийся ус причинял ему страшную боль. Что, не нравится?
Горихвост мигом вскочил и сам оседлал противника. Это вышло так неожиданно, что псы даже замолкли. А ведь у псаря не только усы торчат. Вон, борода в какие космы сбилась, аж в косички заплетать можно.
Горихвост намотал пару клочьев на пальцы и так потянул, что Звяга задергался на траве. Вот тебе еще! Вот! Получи! Ага, больно?
– Перестань! – взревел псарь.
– Отчего же? – пропыхтел вурдалак.
– Так нельзя! Не по правилам!
– А забить лежачего досмерти – это по правилам?
Горихвост вцепился в бородку и завозил ее вправо-влево, вверх-вниз.
– Вот тварь лесная! – ревел Звяга от боли. – В Диком лесу все нечистики шебутные, могут не знать простой вещи: мужика рвать за бороду – так обидеть, что он век не простит.
– Я не мужик, – сообщил Горихвост. – Я – нечистая сила.
– Зато я мужик! – хрипел Звяга. – Клянусь небом и землей – если не прекратишь, зарежу! Как пить дать!
– У тебя нет ножа!
– Ха! А это что?
Горихвост моргнуть не успел, а в руке Звяги и в самом деле сверкнул нож-засапожник, выхваченный из-за драного голенища.
– Ох ты! – Горихвост резко вскочил и отпрыгнул.
Одна из собак ухитрилась и цапнула его за ногу, но Курдюмовы сапоги из доброй козлиной кожи не пропустили укуса. Звяга ощерился так криво, что даже у матерого вурдалака по спине пробежали мурашки. Лезвие ножика, короткое, тусклое, все в зазубринах и царапинах, уставилось ему прямо в грудь. Звяга нехотя поднялся, перебросил нож из руки в руку и неторопливо примерился, откуда напасть. Кажется, он не шутил.