Горихвост оглянулся: свора окружала дерущихся со всех сторон. Как бы прорваться? Если собаки набросятся, то даже мне с ними не справиться. Сначала закусают, потом разорвут на клочки. Лихо-марево! Я от нечистиков улизнул, и для чего? Чтобы меня псы разорвали?
И тут прямо перед его носом в землю вонзилась стрела. Ее наконечник полыхнул сотней маленьких огоньков и расцвел, будто чудо-цвет, выкованный Сварогом из небесного пламени. Собаки поперхнулись и с визгом начали разбегаться. Звяга разинул рот, наклонился над огненной стрелой, чтобы получше ее рассмотреть, и тут язык пламени взвился и так полыхнул ему в рожу, что псарь заорал, отпрянул и ухватился ладонью за бороду. До нюха Горихвоста донесся запах паленых волос – это тлела борода псаря, и в ее пепельных космах полыхали едва заметные огонечки.
– Воды! – завопил Звяга и бросился к ручейку, журчащему вдалеке.
Собачья свора с лаем покатилась за ним.
– Пали! Хватай! Волк нам нужен живьем! – скрипучим голосом граял ворон, делая круг над головой Горихвоста.
А Ярогнева уже накладывала на тетиву вторую стрелу и целилась в вурдалака, и острый взгляд ее голубых, пронзительных глаз не сулил ничего доброго.
– Ну, волк, сдавайся по-доброму. Своей волей не отдашься – стрельну и на этот раз прожгу в тебе такую дыру, что руку можно будет просунуть, – грозно вымолвила лесная царевна.
Горихвост беспомощно оглянулся, но позади расстилалась лишь голая опушка, за которой шагах в двадцати вставала зеленая чаща конопляника. Колени его подогнулись, он приготовился спружинить и броситься в заросли, но тут же суровый оклик предупредил его:
– Не вздумай! Мои стрелы быстрее твоих лап.
Он скрипнул зубами и показал Ярогневе пустые ладони.
– Тихонечко, не балуй, – уговаривала его царевна, как взбрыкнувшего коня. – Подходи, становись на колени, руки за спину. Мордой в землю.
– Это у тебя морда. А у меня лицо, – хмуро возразил вурдалак, пригибаясь и тыкаясь носом в чахлую траву.
– Вот и ладненько, – довольно пропела дева, вынимая веревку и подступая поближе, чтобы связать ему запястья. – В ледяном дворце Мары одним лицом станет больше. А мы со своими мордами еще на воле помыкаемся.
Горихвост почувствовал, как рук коснулась веревка. И тут вдруг припухлое круглое тело, обернутое в добрый мятль, колобком подкатилось Ярогневе под ноги и стукнуло ей под коленки. Царевна опрокинулась навзничь и выпустила веревку.
Курдюм схватил Горихвоста за шкирку, рывком поднял на ноги и заорал, брызжа слюной:
– Давай дёру! Она щас подымется!
– Нет, постойте! – рассердилась царевна. – Я вас не отпущу!
Но Горихвост и не думал медлить. Следом за мельником он в три прыжка перескочил через поляну и вломился в заросли конопли. Острые листья захлестали его по лицу, высокие стебли закачались у него за спиной. Курдюм постоянно оглядывался и вопил:
– Ходу! Кого из нас ноги кормят – мельника или волка?
Под темнеющим небом сверкнула стрела и вонзилась в землю в двух шагах позади Горихвоста. Конопля опалилась и вспыхнула, оставляя противный запах, который успел опостылеть ему хуже некуда. По загривку ударила волна жара. Краем глаза беглец заметил, что травяная чаща позади него полыхает, как во время пожара.
А пламенные стрелы все летели и летели по небу, проносясь мимо Вечерней звезды, одиноко мерцающей в надвигающихся сумерках.
Вот и овраг перед избой Дедослава. Каким огромным он казался во времена моего детства! А сейчас кажется мелким, будто его присыпали. Но нет, за прошедшие годы тут мало что изменилось. Из крутых склонов торчат кривые сосенки, тянущиеся к свету. Трещат заросли бузины. Хлюпают мокрые лужи, не просыхающие от того, что их не трогает солнце.
Хряк! И Курдюм с шумом скатился с обрыва, несколько раз перекувыркнулся, примял лопухи и высунул из зарослей голову, как испуганный заяц, огретый лопатой.
Вж-ж-их! И следом свалился Горихвост, ткнулся носом в толстое брюхо Курдюма и растопырил пальцы, смачно чавкнувшие в грязи.
Вечерняя темень уже пожирала извилистое овражье нутро. Солнце скатилось за Шернские заводи, но отсюда виднелись разве что верхушки лесных елей, окрашенные рдяными лучами.
Как я любил прятаться здесь в детстве! Залезешь сюда, и никто не отыщет. Мамка, бывало, выйдет на двор и зовет, а я схитрю и замру – попробуй, найди! Эх, где сейчас те времена?