Домой. Домой.
«А Лай-то, верно ведь, он стрелы ладил. Улетела. В сторону пошла. Только Лай-то тут при чем? Она меня сбила. Зовушка. Оборотень. Вурди. Тьфу!» — морщился нелюдим, вспоминая волосатую белую кожу на спине волчицы ли? Керка?
Все безнадежно перепутывалось.
Лай. Керк. Волчица. Отец.
Тела. Лица.
Лес уже окончательно посветлел. Длинные тени стволов на голубоватом снегу путались под ногами — нелюдим вдруг на мгновение очнулся от своих мыслей и с какой-то странной радостью в сердце увидел бьющие сквозь стволы косые лучи солнца.
Зажмурился. Снова открыл глаза, поражаясь необыкновенной легкости во всем теле — будто и не бежал он только что задыхаясь, обливаясь потом в этом безобразно полосатом от света и тени лесу. Впервые оглянулся — никого. Лишь все те же оранжевые полосы света, которые казались столь осязаемыми, что их можно было коснуться рукой. Намотать на локоть. Рвануть изо всех сил, изливая накопившуюся в сердце ненависть и злость…
Не останавливаясь, даже не замедляя своего бега, Гвирнус потянулся к одной из таких полос и тут же отдернул руку, словно боясь, что и впрямь сможет ухватить эту неведомую небесную ткань. Словно боялся, что не он, а эта ткань обовьется вкруг его ладони, не он, а ослепительно сверкающий вдалеке шар потянет невидимую леску… Ловись, рыбка, ловись…
«Рыболов хренов», — хмуро подумал нелюдим.
Солнце было уже высоко в небе, а Поселок совсем близко, всего-то за перелеском, когда нелюдим увидел первого в это полосатое утро волка.
Гвирнус спускался с пригорка, волк же стоял на его пути, внизу, там, где горбатая спина леса плавно переходила в ровное полотно, сплошь поросшее невысокими деревцами, по большей части березками и ольхой: меж которыми уныло торчали черные головешки пней, оставшиеся еще со времен лесного пожара. Того самого. Так взбудоражившего когда-то людей старого поселка. Много лет назад.
Волк был молод и тощ.
Нелюдим даже не потрудился свернуть в сторону.
Уже будучи внизу, в двух шагах от зверя, нагнулся, вытащил из-за голенища нож. Потом увидел и остальных. Чуть поодаль. Столь же худых и неподвижных — первый раз в жизни он видел, чтобы огромная стая замерла, будто это и не стая вовсе, а деревянные истуканы, вырезанные искусной рукой резчика из огромных пней, поваленных стволов, торчащих из-под снега корней.
И снова Гвирнус даже не потрудился обойти стаю стороной. Холодная злость гнала его вперед, искала выхода — он даже обрадовался, встретив на своем пути эту стаю. Страха не было. Было лишь желание рассчитаться за проведенную в лесу безумную ночь, за Керка, за бродягу отшельника, так неожиданно доверившего свою жизнь…
Вурди?
Молодой волк и не подумал посторониться, когда нелюдим оказался совсем рядом и направил лыжи прямо на него. В последний момент волк ощетинился, прыгнул, клыки лязгнули перед самым носом Гвирнуса, но еще раньше железный клык в руке охотника нанес свой удар — снизу в горло. Волк неловко плюхнулся на задние лапы, потом завалился на бок, захрипел, захлебываясь собственной кровью…
Больше Гвирнус его не видел.
Домой. К Ай-е. К жене.
Второй волк выскочил откуда-то сбоку, из-за кривой низкорослой березки, бросился наперерез нелюдиму, норовя вцепиться в холщовую штанину… Волк был маленький, щуплый, совсем еще щенок — охотник притормозил свой бег, развернув лыжу, ударил что было сил по костлявому волчьему боку. Зверь взвыл от боли. Гвирнус же, не теряя времени, как был, в лыжах, прыгнул сверху… Несколько раз с ожесточением полоснул ножом по мягкому брюху, не обращая внимания на то, что клыки зверя уже впились в рукав полушубка…
Прокусить его насквозь волк не успел.
Мгновение спустя он дернулся всем телом и затих. Нелюдим брезгливо ухватил лохматую голову свободной от ножа рукой, осторожно разжал пасть и высвободил руку.
Оглянулся.
Так и есть. Серые фигуры меж серебристых стволов пришли в движение и стремительно надвигались на него. Небольшими стайками. По два, по три, по четыре сразу. Ближайшая шагах в двадцати. Трое. Матерые. Куда крупней, чем уже убитые Гвирнусом. Освещенная ярким светом, их шерсть казалась серебристой и красиво переливалась при каждом движении тощих жилистых тел. Они почти не смотрели на охотника. Лишь изредка мельком недобро косили в его сторону и вновь поворачивали клыкастые морды вниз. Двух ударов сердца хватило нелюдиму на то, чтобы скинуть мешающие теперь лыжи и вскочить на ноги. Охотник встал поудобнее, чуть выставив вперед левую ногу, перенеся всю тяжесть тела на правую. Рука с ножом угрожающе рубанула воздух — справа налево и обратно. Как и шкуры волков, длинное лезвие приятно серебрилось на солнце. Гвирнус усмехнулся: мой-то клык подлинней. Странный восторг охватил его. Он хотел этой схватки и радовался ей, как радовался когда-то своей первой охоте. С ритуальной повязкой на рукаве…