Он настороженно оглядел темные стволы берез, избы (нет, на засаду не похоже) и трусцой засеменил к ближайшему дому.
Уже подойдя к самому крыльцу, он почувствовал, как снова встает дыбом на холке шерсть. Подался на задние лапы, попятился было назад, не в силах бороться с внезапно охватившим его страхом. Безмолвно оскалил пасть. Сейчас он бы предпочел крики охотников, визг женщин и детей, остервенелый лай собак. Но только не эту разлитую по всей округе тишину. Однако ничего страшного не происходило, и постепенно волк осмелел. Снова подобрался к самому входу. Об нюхал обледенелые доски. Обнюхал пахнущие человеческими пальцами сосновые перила. Лизнул запорошенное свежим снежком желтое пятно. Скорее всего пролитую собачью похлебку — вмерзшая в лед, она показалась волку необыкновенно вкусной. Он жадно лизнул еще раз. И еще. И еще, чувствуя сладкую истому во всем теле. В животе стало тепло. Но от этого лишь сильнее давала себя знать его пустота. Волк осторожно поставил переднюю лапу на ступень и вздрогнул всем телом — дверь избы неожиданно распахнулась, на крыльцо вышла женщина с глиняной плошкой в руках. Он не выдержал — зарычал; она же вовсе не удивилась, увидев незваного гостя, и даже не испугалась нисколько; она будто его ждала и вот теперь с радостью протягивала угощение; губы ее шевелились, выговаривая непонятные слова, улыбались; и руки, державшие плошку, были пухлые, белые; женщина даже не потрудилась накинуть на себя теплую одежду — на ней было мешковатое платье из грубого некрашеного полотна, берестяные тапочки на босу ногу, и лишь накинутый на плечи шерстяной платок кое-как защищал от мороза, мороз же был нешуточный — даже волк ощущал, как зябнут от продолжительного стояния на одном месте кончики лап. Он переводил взгляд с миски на женщину, готовый в любое мгновение отпрянуть; впрочем, готов он был и к другому — одним прыжком добраться до этого сладко пахнущего, казалось, столь доступного куска человеческого мяса и… Женщина тоже почувствовала это. Торопливо нагнулась, поставила миску перед собой, отступила к самой двери. Она по-прежнему не боялась его, но и прежней радости в ее взгляде не было. Скорее удивление (значит, так? да?); губы ее снова зашевелились, посиневшие от холода, дрожащие; не только губы — она вся дрожала от холода, даже звуки, слетавшие с ее губ, странно вибрировали в морозном воздухе.
— Вот, — и рука ее указала на стоявшую меж ними плошку, — там вкусней.
Волк не понимал слов, но и без всяких слов знал: да, в плошке что-то вкусное. Он нерешительно поднялся на пару ступеней вверх и остановился в полушаге от угощения. Принюхался. Вскинул голову. Глаза женщины и волка встретились, и оба поспешили отвести взгляд. Теперь их разделяло не более четырех ступеней. И плошка. Которая защищала человека куда надежней, чем луки и стрелы, ножи, красные языки подвластного человеку огня и оскаленные морды специально натасканных на волчье племя собак. И оба знали это. И оба, каждый по-своему, стыдились этого. Ибо сила знала свою слабость. А слабость — силу.
Ибо в плошке дымилась и застывала на морозе густая человеческая кровь.
Мышка-норушка…
Была и нет…
Вот увидишь, она позовет…
Ай-я тряхнула головой, прогоняя внезапно заволокшую сознание дрему. Какое-то смутное воспоминание на мгновение всколыхнуло душу, но тут же растаяло в отравленном ядовитыми испарениями воздухе. Женщина опасливо отпрянула от чана, взглянула на старуху. Гергамора стояла возле окна, как будто совсем позабыв о гостье; она что-то тихонько бормотала себе под нос (заговор ли, заклинание?), и даже чуткий слух Ай-и улавливал лишь бессмысленный шелест звуков. «Мышка-норушка… Вот тебя и позвала…» — подумала Ай-я, чувствуя сначала легкое разочарование, потом досаду, потом злость на обманувшую ее старую каргу. Все колдовство старухи казалось ей сплошным обманом. Женщина в последний раз взглянула на чан и решительно направилась к лавке — забрать брошенный шерстяной платок. Тихий голос старухи остановил ее на полпути:
— Не спеши.
Ай-я вздрогнула, остановилась. Хотела было сказать, что с нее достаточно и она пойдет домой, однако Гергамора и тут опередила. Все так же пристально глядя в окно, пробормотала невесть кому: