Пришел день, и нелюдим обратил-таки на нее взгляд.
Ай-я хорошо помнила тот день.
Лил дождь. Дверь ее хижины распахнулась, и он вошел — мокрый, упрямый и — уже тогда — необыкновенно родной.
— Можно? — спросил Гвирнус, и в тот же самый миг Ай-я почувствовала, что он от нее не уйдет.
Никогда. Ибо она была…
Но тсс…
Тсс… Капля. Капелюшечка… Спи, деточка, спи. Это не страшно. Я научу. Никто и не узнает. Вурденыш мой… Глупенький. Могло быть и хуже… Если б на улице. Да при всех. А они с колышком. С осиновым… Ох, что я такое говорю? Спи, деточка, спи. А коли про вурди кто плохое скажет, так ты поддакивай — так-то оно вернее будет. Пускай языки чешут. А ты посмеивайся да посередь их и живи. Мужа себе найди хорошего, доброго. Только смотри, чтоб береженый был. А коли царапинка какая — тут же прочь беги. И у мужа, и у кого еще. Нельзя тебе. Кровь то человеческую учуять… Кроликов на такой случай под рукой надобно иметь… Спи… И про баловство забудь. Вурди то, он много чего умеет. Да только расплата потом одна…
— Илка?!
— Что это с ней? — тихо спросил Гвирнус.
— Помолчи! — Ай-я щелкнула пальцами перед глазами застывшей женщины. Илка покачнулась, нелюдим поспешил поддержать ее.
— Сейчас пройдет, — виновато сказала Ай-я, — со страху это. Небось наговорили всякого. — Она грустно улыбнулась. Глянула на мужа: — Ты ведь не веришь, что я колдунья, да?
— Ты — моя жена, — сказал охотник.
— Я — твоя жена, — эхом откликнулась Ай-я.
— Мало ли что наплетут. — Он все еще поддерживал сидевшую на табурете Илку.
Голова женщины безжизненно свешивалась набок. Глаза были закрыты.
— Положи ее на кровать. Это обморок. Такое бывает. Ничего страшного.
Гвирнус кивнул, улыбнулся и нежно погладил Ай-ю по огромному животу.
— А вот это и в самом деле смахивает на…
— Красивый… — задумчиво сказала Норка.
— Да ему тыща лет, не меньше. Он еще небось вурди помнит, — проворчал Питер («Типун мне на язык»), — недаром нелюдим в него так вцепился. Мы еще прошлым летом предлагали срубить. Так он ни в какую. Что Ай-я, что этот… Два сапога пара. Идите-ка, говорит, со своим лесом куда подальше. Мол, лес — это лес, а дуб, значит, и не лес вовсе.
— Разворчался, — подошла к Питеру Гергамора. — Вон у Гея сосенка во дворе растет, да и у тебя пара яблонь. Руби их сколько хочешь.
— Э… — протянул Питер, — дерево дереву рознь. Наши маленькие еще. Силу не набрали. От них большой беды не будет. А этот…
— Гвирнус, что ли?
— Дуб, дура! Кто знает, чего от него ждать? Может, он почище любого леса будет. Вспомни, как Торка скрутило. Был человек и — нету.
— Так оно ж из лесу пришло. Дуб-то здесь при чем?
— А может, лазутчик он. Стоит высматривает, кого бы еще к рукам прибрать.
— Тьфу на тебя! — сказала в сердцах Гергамора. — Совсем от страха спятили.
«И то верно, — подумал Хромоножка, — глупости одни».
— А так красивый, — согласился с Норкой Питер и распахнул ногой хлипкую калитку, ведущую во двор Гвирнусов. Крикнул, не обращая внимания на зашедшегося лаем Снурка: — Эй! Гвирнус, просыпайся! Дело есть!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
— Иди же, — Ай-я подтолкнула замешкавшегося в нерешительности охотника.
Он бросил быстрый взгляд на постель — Илка все еще не пришла в себя. Если кто-нибудь войдет, беды не миновать. «Вот дурная баба, нашла время в обмороки падать. Будто ведмедя в лесу встретила. Или еще что почище. А всего-то ерунда какая-то — к Ай-е пришла, Ай-и же и испугалась. Или углядела что?»
— Иди же, — мягко повторила жена, — а то и впрямь в дом попрутся. Останови их. — Она задумчиво глядела в окно. («Эй! Оглохли что ли?» — надрывался у калитки Питер Бревно. Ему тоненьким голоском вторила Норка).
— Питер? — Гвирнус едва шевельнул губами, но Ай-я легко поняла.
— И Лита, и Ганс, и… э. Хромоножка. Много их. Ты, смотри, сильно не задирайся. Предчувствие у меня. И Снурка успокоить надо, а то полезут во двор, он же стоять и смотреть не станет. Кусит кого — потом век не забудут. Памятливые… На, — она протянула мужу прочный кожаный ошейник с поводком, — нацепишь на всякий случай.