Да. Получалось. Но — не всегда.
Она замерла — обидчик был уже возле самого крыльца. На мгновение остановился, ухватил поудобнее добычу. Довольно хмыкнул. Ступил на лестницу.
Доски угрюмо заскрипели. «Первая», — считала Ай-я про себя (эта — баском, глухо, будто ворчала: мол, ишь какой тяжеленный, а полегче нельзя?). «Вторая» (куда громче, но и писклявей). «Третья… Четвертая… Пятая» (совсем тихо, жалуясь на свою нелегкую жизнь)…
Он споткнулся на шестой.
Покачнулся. Неловко взмахнул рукой (той, которой только что зажимал ее рот) и рухнул вниз.
— Чтоб!..
Тяжело грохнувшись на спину и крякнув от боли, обидчик ослабил хватку. Ай-я тоже сильно ударилась коленкой, однако, не думая о боли, рванулась изо всех сил.
— К-куда!
Он попытался вновь ухватить ее, но маленькое юркое тельце уже выскользнуло на волю.
— Мама! Мамочка! Ма!..
Слезы градом катились из глаз.
Пробежав несколько шагов к калитке, Ай-я упала — боль в коленке оказалась нестерпимой.
— Э, нет! От Гнилухи не убежишь!
Голос обидчика звучал совсем рядом.
Девочка обернулась.
Вот он. В двух шагах. Даже не торопится. Чуть приволакивает ногу. Большой. Сильный. Сразу видать — не рыболов. Охотник. Из отчаянных. Из тех, что неделями пропадают в лесу. Из тех, что готовы задирать каждого встречного. Руки растопырены — будто порося ловит. На лице злорадная усмешка, обнажившая желтые прокуренные зубы.
«Гнилуха!»
Ай-я вдруг вспомнила, что уже слышала о нем. От матери. От соседской дочки. От тетки Мирты… «Гнилуха». Тот самый. От которого шарахаются женщины. Которого презрительно обходят стороной даже рыболовы. Грязный, прыщавый, вечно воняющий дерьмом…
Неправда — запаха она не чувствовала. Но от этого было не легче. Девочка зажмурила глаза. Сейчас, сейчас он протянет свою огромную волосатую руку, облапит ее, снова зажмет крепкой ладонью рот…
— А-а-а! — взвизгнула девочка.
— С-сучка! — Гнилуха уже наваливался на нее всем телом. — В-вот я тебе… — Он осекся. Ай-я услышала глухой удар и всхлип сорванной с петель калитки. Почувствовала, что тяжесть ненавистного тела отпускает ее, — охотник поднимался. «Мама! Мама! Мама!» — рвалось из нее, Ай-я била руками и ногами по земле, заходясь в истерическом плаче. «Мама!» На мгновение она и вовсе провалилась в темноту. А когда открыла глаза, Гнилуха уже стоял посреди двора с топором в руках и смотрел вовсе не на Ай-ю, а на кого-то другого за ее спиной, чьих слов она не слышала из-за нестерпимого гула в ушах, но этот кто-то определенно что-то говорил, ибо Гнилуха слушал, потом зло отвечал, потом снова слушал, ухмыляясь и угрожающе помахивая топором.
Ай-я вдруг перестала плакать — слезы оставили ее, теперь она чувствовала лишь злость. Пятясь задом, девочка отползла на несколько шагов, одернула задравшееся чуть не до самой шеи рваное платьице. И только после этого повернулась к своему спасителю.
Человек у калитки тоже смотрел на нее.
На нем почти ничего не было. Лишь грязные холщовые штаны, обвязанные широкой тесьмой, да серая тряпка, которой была обмотана кисть левой руки. То был знак первой охоты, и девочка, как ни была напугана, презрительно подумала: «Этот? Он же и на зверя толком не ходил. А тут безоружный, на такого-то, с топором…» Нос кривой, волосы растрепанные, немытые — вон даже травинки в волосах, — угрюмый, сразу видать, нелюдим, — нет, не нравился ей этот парень. Неладно скроенный. С торчащими наружу ребрами. Да еще босой, тогда как Гнилуха в кожаных охотничьих сапогах…
— Гвирнус, значит? — услышала Ай-я хриплый голос обидчика. — Слышал я про тебя. От Уты. Еще молоко на губах не обсохло, а туда же. Ишь быстрый какой! Ну, попробуй возьми!
Тот, кого звали Гвирнусом, ничего не ответил. Он почесал босой ступней голень и шагнул вперед, на ходу бросив Ай-е:
— Беги, дурочка. Плохо будет.
Но она никуда не побежала. Сейчас она не чувствовала ни страха, ни унижения, а только злость и возбуждение, похожее на восторг, при мысли, что эти двое мужчин будут драться из-за нее.
— Беги, — хмуро повторил парень.
Ай-я зло сжала маленькие кулачки и прошептала, глядя в его темные глаза:
— Дай ему! Дай!
Больше парень на Ай-ю не смотрел.
И Гнилуха не смотрел — лишь один раз хмуро зыркнул в ее сторону, открыл было рот, но, встретив ненавидящий взгляд девочки, ухмыльнулся и повернулся к тому, кого звали Гвирнусом.