— Мда-с, — вздохнула старуха, — тут этой истории и конец.
— Так кто же кого убил? — озадаченно спросила Тина.
— А вам без этого никак? — усмехнулась старуха. — С вурди один конец. Я тогда, в кустах, тоже об этом подумала. Отвернулась даже — жаль мне было Аниту. Если б он ее колышком, пока оборотнем была, тогда б еще ничего. А так — красивая больно. И потом, видела я, не хотела она обращаться, не по ее воле вышло. Ей бы от людей подальше держаться, если уж и вправду ничего такого не хотела. А она вишь как. Будто и не вурди вовсе — с заезжим как баба обыкновенная. От любви, выходит, совсем спятила. В общем, долго я с закрытыми глазами сидела, о многом передумала. Думать-то думаю, а слышу, как Анита там, на полянке, лепечет что-то, тихо — слов не разобрать. Лишь изредка погромче, жалостно так, все «почему?» да «почему?». Тоже дура! Не понять разве?! Кто ж от вурди добра ждет? Да и он, заезжий, не умней — чего слушать-то (в словах правды нет) — шваркни ее колом, а то ведь чем дольше тянуть, тем больше разжалобить может. Я опять глаза открыла — смотрю. Заезжий уже успокоился немного, на полоумного не похож. Но глазищи злые, и колышек наготове. Анита растрепанная вся, лицо заплаканное — и куда вдруг вся красота девалась?
Заезжий в двух шагах от нее. Настороже.
«Сама понимаешь, — говорит, — если б не видел я. А то ведь страх-то какой! Что ж, выходит, и поцарапаться нельзя?»
Объяснила она, стало быть.
«Да и ты мне не поверишь, — продолжает, — что я молчать буду. Это ж сколько людей в Поселке ты загубить можешь. Да и загубила, поди, а?»
Но Анита лишь головой качает и по-прежнему тихо так: «За что? За что?»
«Вот и получается, выхода другого у меня нет. Или я. Или ты. Прости», — и колышком-то взмахнул…
— Убил?
— Тьфу! Отродье! Ты-то куда лезешь, рыболов вонючий! Взмахнул, говорю. Если б убил, я так бы и сказала — убил.
— Будет тебе, Гергамора, прости.
— Вот и он: «Прости», говорит… Тьфу! Сбил, вонючка! На самом интересном месте сбил. Бестолковые вы. Ничего до конца дослушать не можете. Обязательно встрять надо. Так вот. Взмахнуть-то взмахнул, только Анита вдруг как взвизгнет: «Ведмедь!» Он и обернулся. Обманула дурня. Враз прыгнула ему на спину, вцепилась зубами в горло. Уф! В общем, тут моя малина наружу и вышла. Всю выворотило. Пол-леса загадила. Ноги в руки — и домой. Вот так-то, — усмехнулась старуха, — больше я их и не видела. С заезжим-то все ясно — оборотень задрал, а Анита, видно, после этой истории в лесу жить осталась.
Там вурди и место.
— Пойду я. — Гергамора кряхтя поднялась с пенька. — Заболталась я с вами, тьфу!
— Постой, Гергамора. А что же ты вначале про платье врала?
— Так красивое было платье. Нравилось оно мне очень. Я ж его в мыслях все на себя примеряла. А теперь-то в голове все перепуталось, стара я. Да и времени уж сколько прошло…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
— Как же ты долго, Гвир!
— О!!!
Дверь скрипнула. Или ей только показалось?.. Как страшно! Нет, вот она открылась, и на пороге показался он, Гвирнус, только почему-то маленький; и лицо какое-то странное. «Неужели?» — нашла в себе силы удивиться Ай-я.
— Ну вот я и пришел, — как-то жалобно сказал этот новый, совершенно незнакомый Ай-е Гвирнус.
— Какой же ты… жалкий, — само собой сорвалось с языка, — ну вылитый повелитель. Этот… как его?
— Хромоножка Бо? — подсказал нелюдим.
— Ну да, он самый. Что с тобой случилось, Гвир? Это ты от страха? За меня?
— Вот еще! — почему-то обиделся нелюдим.
— А ведь ты не похож на Хромоножку, врешь ты все. На повелителя — да, похож. Но вовсе не на Хромоножку. Я такого и в Поселке-то не видела. Ох! — воскликнула Ай-я от нового приступа боли.
Не похожий на себя Гвирнус усмехнулся.
Ай-я:
— Мне больно, а ты смеешься, да?
— Небо, — задумчиво сказал тот, кто, подумалось Ай-е, совсем не был ее мужем.
— Уходи. Я боюсь, — жалобно сказала Ай-я.
— Я не страшный.
— Нет, страшный.
— Какой же я страшный? Вот. Смотри.
Незнакомец (маленький, сморщенный, с плаксивым лицом — теперь уж Ай-я точно знала, что это не Гвирнус) присел на корточки, смешно растопырив руки. Громко шмыгнул носом.
— Видишь?
— Ничего я не вижу, — капризно, как маленькая девочка, сказала Ай-я. — На корточки каждый дурак сесть может.