— Ты это… того… прости.
С тех пор Гилд приятельствовал с Питером.
Двое других жили на другом конце Поселка. Гвирнус встречался с ними в лесу и в питейной избе, которую держала женушка Гнуса, но их лица, маловыразительные, похожие одно на другое, перепутались, как и их имена.
Впрочем, на сей раз физиономии охотников были вполне выразительными — ничего хорошего они не предвещали.
— Куда ж ты так спешишь, Гвирнус? — деланно добродушно сказал Гилд, поигрывая длинным, раза в два длиннее, чем у Гвирнуса, ножом. В отличие от двух других охотников он выглядел немного смущенным. «Однако же он и начал», — отметил про себя нелюдим. От бывшего приятеля изрядно разило элем, на перебитом когда-то в драке носу блестели капельки пота.
— Домой, — сказал Гвирнус, останавливаясь, — пусти, Гилд. Не до разговоров мне.
— Это почему ж? — выступил вперед один из охотников. Он тоже поигрывал ножом, но оружие внезапно выпало из его рук, и он наклонился, с тем чтобы поднять нож.
Гвирнус усмехнулся.
— Где пили-то? У Эльты? — Он прямо взглянул на бывшего приятеля. — Видать, хорошо посидели, коли и нож в руках не удержать.
— Ишь ты какой умный, — процедил сквозь зубы успевший поднять оружие охотник. Гвирнус мысленно назвал его Слюнявым, ибо от губ у него под тощую бороденку тянулся блестящий след.
— У Эльты, — кивнул Гилд.
— Ага, — сказал нелюдим и быстро огляделся, оценивая ситуацию.
Не зря.
Со спины к нему приближались еще двое.
— Пустите. — Шагнул вперед, но острый нож Слюнявого уткнулся ему в грудь.
— Успеешь, — сказал охотник, брызгая слюной на рубаху Гвирнуса.
Нелюдим брезгливо вытер слюни рукавом, выбирая удобный момент для удара. Однако и Слюнявый, и Гилд, и третий были настороже.
— Брезгуешь? — Нож Слюнявого по-прежнему упирался в грудь нелюдима.
— Ага, — снова сказал Гвирнус («Ударит? нет?»); он наклонился, будто для того, чтобы поставить на землю кувшинчик со старухиным зельем. Не торопясь, выдерживая продолжительную паузу, поставил. «Самое время», — подумал он и не ошибся.
— Уб-бью! — визгливо крикнул Слюнявый, но еще раньше, чем первый звук успел сорваться с его толстых, мясистых губ, Гвирнус внезапно упал набок и, выбросив вперед ноги, с силой подсек Слюнявого, который, громко охнув, рухнул в траву. Минутного замешательства остальных вполне хватило, чтобы быстро откатиться в сторону, вскочить на ноги — уже с охотничьим ножом в руках — и встать спиной к забору между густым кустом шиповника и большим валуном, так что теперь Гвирнус был надежно защищен с трех сторон.
— Ну. — Нелюдим тяжело дышал, поглядывая то на стоявший посреди дороги кувшинчик («Только бы не наступил кто»), то на озадаченное лицо вывалявшегося в пыли Слюнявого. Охотники нападать не спешили. Гвирнус снова торопливо оглядел улицу, но та была пуста: те двое, что шли на помощь нападавшим, исчезли. За спиной у Гвирнуса затрещали кусты, и тут же яростно залаяла собака. Раздались испуганные крики.
«Не знаешь — не лезь».
— Ну, — повторил Гвирнус и тут же резко отскочил вправо, брошенный Слюнявым нож едва не рассек ему щеку. — Неплохо, — сказал нелюдим. — Теперь твоя очередь, Гилд.
— Дур-рак! — выругал Слюнявого третий охотник.
— Вот именно, — подтвердил Гвирнус, вытаскивая застрявший в досках нож. — Теперь нас двое на двое, если считать по ножам. Нечестно, да? Лови!
Бросок, и третий со стоном осел вниз.
— Ты убил его, ты! — заорал как полоумный Слюнявый, бросаясь вперед.
Гвирнус встретил его сокрушительным ударом в челюсть и, откидывая моментально обмякшее тело, крикнул:
— Ну же, Гилд!
Тот остался на месте.
— Боишься? — Гвирнус шагнул на дорогу.
— Нет. — Голос бывшего приятеля звучал не слишком уверенно.
— Так что же я вам сделал, а? — наступал нелюдим.
— Не ты — Ай-я, — пятился охотник.
— Мол, колдунья она, да?
— Да. И хворь-то… Ее рук дело.
— Вот, значит, как. Меня, значит, убить. А ее?
— Сжечь, — криво усмехнулся Гилд, — колдунья как-никак. — Он вдруг отвел глаза и прошептал еле слышно: — Ты можешь убить меня, Гвирнус. Только, гляди, не опоздай…
Тратить время попусту нелюдим не стал.
Глядя на спину бегущего к дому Гвирнуса, бледный как смерть охотник сплюнул себе под ноги и буркнул уж невесть кому:
— Дурак!