«Странно, — думаю, — с чего бы это у них и вдруг грязно. Таня дом всегда в образцовом порядке держит. А тут — на тебе! Точно, случилось что-то. Не с Мариной бы только».
Прошел в кухню. Коля за столом сидит в одних трусах, на столе пузырь ополовиненный, огурчики мятые на тарелочке. Я на часы посмотрел — восемь. Рановато для возлияний. Да и дико как-то Николая наблюдать в таком антураже.
— Здравствуй, — говорю, — Николай. Что у вас происходит такое. Татьяна, вон, на себя не похожа. Маринка-то спит еще?
— Здоров, — отвечает, глаз не подымая, — коль не шутишь. Марина у стариков ночует. Мы тут вдвоем празднуем закат Римской империи.
— Это какой такой, — удивляюсь, — империи? Объясни, Коль, что происходит?
— Садись, Змей, — отвечает, — выпьем по стопочке. Огурчики самосольные, последнего урожая.
Тяпнули мы как полагается, ну, Леша, его и понесло.
— Ты, — говорит, — Макарыча помнишь?
Я в ответ киваю, а сам думаю, к чему это он про старого маразматика вспомнил?
— Так вот, — продолжает, — объявился дорогой и любимый товарищ Тычков в славном городе Москва. И не где-нибудь, Сервелантушка, а нашем ведомственном министерстве. Знаешь, кто он теперь?
— Откуда, Николай, мне знать такие подробности?
— Не откуда, это верно. Поэтому, слушай. Наш Макарыч теперь шишка большая и крепкая. Кедровая, можно сказать, шишка. В замах у самого министра сидит, научные исследования курирует, то бишь, как ты уже, наверное, догадываться стал, и наш институт у него под колпаком…
Помолчал с минуту, стопки наполнил. Выпили. Закусили. Снова заговорил:
— И все бы это хрень на постном масле, Сервелант. Плевать мы на каких-то кураторов из Москвы хотели, но появилось тут одно неприятное обстоятельство…
— Что за неприятное обстоятельство? — спрашиваю, а сам понять пытаюсь, куда он клонит.
— А то, — отвечает, — что академику, директору нашему и Таниному отцу, через неделю семьдесят пять лет исполняется. Чуешь, откуда ветер дует?
— Нет, не чую пока.
— Ну, так почуешь сейчас. Вчера старику из министерства звонили, спрашивали, какой подарок к знаменательному событию тот получить желает. А на прощание добавили недвусмысленно, что неплохо было бы в целях экономии бюджета совместить празднование юбилея с присвоением многоуважаемому академику звания персонального пенсионера союзного значения.
— И что? — понять не могу.
— Да то, — огрызнулся и аж по столу кулаком мой Коля треснул в раздражении, — что старика на пенсию отправляют, нового директора нам ставят. Угадай теперь, кого?
Тут-то, Леша, до меня дошло. И страшно стало, мурашки по позвоночнику к самому кобчику стремглав понеслись. Но уточнить-то надо, поэтому отвечаю, но вопросительно:
— Тычкова? — а самому уж вовсе нехорошо стало.
— Тычкова… Сгоняй, Змей, еще за бутылкой. Только тихо, чтоб Танька не слышала.
Вот такие дела, Леша. Я уж про Деда Мороза злобного и знать забыл, а тут — вот он, красноносый, откуда вылез. Прям, кинжал пониже спины. Неприятность грандиозная, но, может, мимо пронесет? Ведь институтом-то командовать кандидата наук кто поставит? Надо Коле намекнуть, может он не знает? Хотя…
Шел я в магазин и думал — верно говорят, что беда не приходит одна. Я-то совета пришел просить, как в ситуации моей лучше поступить, а тут события вон как складываются. Не до меня сейчас Коле, не до меня. Тычков — гадина злопамятная. Он Чудову не простит, что тот его место занял, когда его, алкаша дрянного, в психушку с оркестром прямо с работы препроводили. Эх, пронесло бы мимо…
Бутылку я взял, вернулся в квартиру. Прохожу на кухню, а там нет никого. Посидел минут пятнадцать, думал, может Николай нужду справляет, не тревожил. Но никто ко мне не вышел. Тогда двинулся я по комнатам.
Коля спал в гостиной на диване. Татьяна стояла ко мне спиной у окна.
— Таня, — позвал я тихонечко. Она обернулась, — может, помочь чем, а?
Смотрит на меня, а у самой губа нижняя трясется и веко дергается — того и гляди заплачет милая женщина. Но Таня в руки себя, видимо, взять сумела, улыбнулась даже.
— Нет, — говорит, — Сервелант. Чем ты поможешь? Кто его знает, что теперь будет? Спасибо, конечно…
— А отцу? — спрашиваю.
— Что, отцу? Он на пенсию уйдет, на дачу с мамой переедут. Отец к такому повороту событий давно готов. Понимает, что не все время институтом командовать. Вот оно, время-то, и пришло. Так что, за отца моего не беспокойся. За Колю я боюсь. Если этот Тычков на папино место сядет, он первым делом Николая гноить начнет. Тварь та еще. А для Николы лаборатория… сам понимаешь… Куда он без нее? Не знаю, Сервелант, что предпринять даже. Ты уж его не бросай, ладно? У него кроме нас с Маринкой да тебя нет никого. С Сашкой они так, приятели. Друзьями никогда и не были.