Слава колбасному богу, ошибся я насчет суицида. Отсутствовал Колюня минут десять всего. Пришел уже без пальто, даже без ботинок. Вообще, можно сказать, обнаженный — в трусах одних, длинных и черных, как паранджа красотки Гюльчатай. Голова его была мокрой, босые ноги шлепали по грязному полу с неприятным чавканьем. Через мгновение Николай стоял у стола.
— Вот, черт, колбаса долбаная, одни неприятности от тебя, — удовольствия в произнесенной фразе, как ни старался, я не уловил. — Теперь все образцы заново собирать. Эх, елки-моталки, что за жизнь такая пошла?!
— Простите? — удивился я.
Мне-то казалось, что человек должен обрадоваться такой удаче в виде меня, поэтому я и не понял, какие-такие от вашего покорного слуги неприятности.
На слово это единственное, произнесенное мною в вопросительной интонации Николай среагировал опять неадекватно — от стола в испуге отскочил. А я то думал, что он уже понял мои способности к устной человеческой речи. Ведь обратился же. Пусть, с негативной эмоцией, но лично ко мне. Я, Леша, не знал тогда, что люди имеют особенность с вещами — предметами неодушевленными — говорить. Ругать их, как правило. Ну, хвалить иногда, но гораздо реже. Дурак, короче, был, принимал все за чистую монету. А ты говоришь — искренность. Да с искренностью этой недолго в дурдом загреметь. Боюсь, что и там тебя товарищи по несчастью за идиотика держать будут. Вся наша жизнь, Алексей, игра. Не даром даже песню про такое положение вещей поют. Где ж игра, там, пардон, искренности твоей места быть не может. Извини, но это факт железобетонный.
Ладно, хорош. Вернемся лучше, Леша, к описанию тех событий, если можно так выразиться.
Мне, как ты понимаешь, отскакивать было некуда, да и незачем, между нами говоря, поэтому я продолжал гнуть свою линию. Решил я Николая успокоить. Но как это сделать? Словом? Не думаю. Это только в сказках колбаса говорить может. И то не колбаса, а лягушка какая-нибудь или волшебное полено, на худой конец. Что же делать, думаю? И ответа, представляешь, долго найти не могу. А потом мысль проскочила спасительная и гениальная — я же двигаться могу. С малого приучать надо человека к чуду, а то и впрямь с ума можно тронуться. Повел я, значит, бочком аккуратненько, чтобы не разбить больше ничего. Шевельнулся, изогнулся слегка — пускай думает, что я животное какое-нибудь ползающее. Змея, к примеру. Про змей я тогда, естественно, не знал ничего, но интуитивно чувствовал, что существуют такие твари в мире нашем необъятном. Да, изогнулся, а сам смотрю за реакцией на свое поведение. Ура, есть реакция! Колюня к столу снова приблизился и на меня внимательно так уставился. Что, мол, дальше будет? Слов, однако, не произносит. Наблюдает. Мне б, дураку, еще пару-тройку раз для приличия выгнуться, подготовить его как следует, нет же — черт за язык дернул.
— Ну что, — ехидно спрашиваю, — в первый раз говорящую колбасу видишь? Интересно?
Сказал так, и пожалел моментально, потому что наш научный работник сознание потерял и как стоял, рот разинув, так и рухнул на пол. Теперь-то я его понимаю. Это ж какой стресс человек перенес, ты представь?!
Дальше, конечно, все нормально было, а то бы я, как сам сечешь, с тобой здесь сейчас не сидел. Стойкий народ, все-таки, эти научные работники. Повалялся Николай какое-то время в обмороке, а потом в себя пришел. Куда деваться, не помирать же в одних трусах на грязном полу. Мне тогда страшновато было — а ну, как очнется, схватит меня и в окно вышвырнет от греха подальше. Ничего, пронесло. Интерес, наверное, оказался посильнее страха.
Очнулся, в общем, Колюня, поднялся с пола, кряхтя тяжело, видимо, головой ударился не слабо. Кто ж виноват, что ковра мягкого и пушистого в комнате нет? В общем, на диван уселся, взгляд свой безумный в мою сторону направил и шепчет что-то довольно тихо, так, что я и расслышать-то не могу. А потом, то ли голос потерянный нашелся, то ли страх свой перед неоткрытыми наукой явлениями превозмог, позвал меня.
— Эй, — говорит, — колбаса… Ты взаправду говорящая, или это я тихонечко с ума сошел?
— Взаправду, — отвечаю, — я уникальный в своем колбасьем роде. Сам только сегодня понял.
На этот раз без обмороков обошлось и без истерик психических.
— Ну ладно, — говорит, — коль, взаправду. Чего только на свете не бывает. Кино я недавно смотрел. «Человек-амфибия» называется, так Макарыч говорит, что на реальных фактах основано.
— Человек, — переспрашиваю, — кто?
— Амфибия, — поясняет. — Это значит, что под водой жить может. Жабры у него плюсом к легким, вот… Как у рыбы… Слушай, колбаса, а ты чем говоришь? Рта-то у тебя я чегой-то не заметил.