В этом периоде, наиболее слабо изученном и определяемом нами как современный, видимо, можно выделить три этапа. Для первого этапа этого периода (с 1930‑х гг. приблизительно — по окончание Великой Отечественной войны, т. е. до середины 1940‑х гг.) показательно свертывание палеоэтнологических школ и поиск новых подходов к сопряжению археологического и этнографического материалов. Он характеризуется не столько масштабами экспедиций, сколько формированием и развитием внутренних научно-интерпретационных подходов к проблеме сопряжения археологических и этнографических знаний.
Второй этап третьего периода (со второй половины 1940‑х гг. и, возможно, до конца 1970‑х гг.) отмечен крупными, хорошо организованными археолого-этнографическими экспедициями в Сибири, Средней Азии, отчасти на Кавказе и в некоторых других регионах СССР, которые непрерывно работали по многу лет и объединяли в своем составе широкий круг специалистов. Во главе таких комплексных экспедиций стояли выдающиеся исследователи, работавшие одновременно и в археологии, и в этнографии, и в других смежных дисциплинах. В результате существенно расширилась источниковая база, что позволило приступить к наработке новых этноархеологических методик и концепций.
Для крайнего же, современного этапа, начавшегося где-то на рубеже 1970‑х — 1980‑х гг., точнее с конца 1970‑х гг., характерно повышенное внимание к историографическим и теоретико-методологическим проблемам этноархеологии, а также осмысление соотношения двух наук на уровне интеграции и формирования науки этноархеологии. Это сопровождается достаточно заметными результатами в области комплексных исследований культур, общества, этносов. В результате, где-то с середины 1990‑х гг. можно констатировать явный качественный перелом. На сегодняшний день уже достаточно четко оформилось понимание этноархеологии как отрасли научных знаний, определены ее предмет, объект, проблемы, источники, методы. Обозначены пути организационного оформления этноархеологии как дисциплины, начата поэтапная профессиональная подготовка в данной области.
2. Первый период — период прямых сопоставлений археологических и этнографических материалов (конец XVII в. — конец 20‑х гг. XIX в.)
Исключительное место Сибири в истории отечественного археолого-этнографического направления не случайно. Сибирь — один из тех регионов, где археологические и этнографические материалы тесно смыкаются, причем не только территориально, но и хронологически. Археолого-этнографическая сопряженность у нас — объективная исследовательская потребность, вытекающая из специфики источниковой базы. Сибирская археология невозможна без этнографии — впрочем, точно так же справедливо и обратное утверждение.
Это было ясно уже на рубеже XVII—XVIII вв., когда началось осмысление вещественного памятника в качестве исторического источника. Соответственно, основным источником в это время выступает его, источника, изначальная форма — вещь, аналогичная тексту. Такой источник имел тем большее познавательное значение, чем ближе он был по своим формальным характеристикам к традиционному, письменному источнику: это, в первую очередь, эпиграфика, а также квазитексты: изображения, сооружения, «фигурные» древности. Подобно письменному документу, эти памятники не содержали историческую информацию, а несли ее на себе.
С другой стороны, памятники воспринимались в контексте господствовавшего тогда понимания исторического процесса как серии внутренне целостных, завершенных циклов. Соответственно, наибольший прагматический интерес представлял последний из этих циклов — тот, в котором сам исследователь имеет место быть. В результате, включение памятников в рамки актуального, незавершенного периода (т. е. признание их «полезными для изъяснения истории») порождало зеркальную ориентацию источника во времени: 1) четко означенную нижнюю хронологическую границу, ранее которой как бы ничего не было, и 2) размытую, прямо переходящую в этнографическую современность верхнюю. Так что в России эпохи Раннего Просвещения археолого-этнографические параллели с самого начала становятся характерною чертой зарождающейся науки.