Одно из серьезнейших слабых мест в построениях И. С. Полякова — это, конечно же, территориальная разнесенность составляющих его источниковой базы. Обсуждать проблему тождественности первобытных этнографических и ископаемых доисторических культур было бы корректно только на пространственно сопрягаемых источниках. Конечно, сам И. С. Поляков был не в силах разорвать этот замкнутый методологический круг, и перспектива работы в намеченном им направлении обозначилась лишь на следующем этапе — с 1880‑х гг. В этом десятилетии завершается процесс формирования типологического метода, начало которому положил еще И. И. Винкельман. Последний, но исключительно важный штрих добавил шведский ученый Оскар Монтелиус (1843—1921), разработав методику доказательства неслучайности типологического ряда. Это означало, что появилось особое, самостоятельное археологическое источниковедение. Основным источником отныне становится типологический ряд и — как крайнее, предельное его проявление — археологическая культура, т. е. поперечный срез пучка типологических рядов.
Вновь открывшиеся возможности дали мощный толчок интеграционному процессу в области археолого-этнографической методологии. Здесь наиболее впечатляющих результатов достиг, пожалуй Дмитрий Николаевич Анучин (1843—1923). Силой своего исключительного, многогранного профессионализма и глубокого теоретического ума он впервые сумел получить тесное, органичное слияние антропологии, археологии и этнографии на уровне дисциплин — что стало возможным за счет единого предмета исследования, цементирующего эти направления. Разработанная им концепция заслуженно удостоилась в истории науки звания «анучинской триады». На ее методологической основе сложилась анучинская научная школа одна из сильнейших отечественных палеоэтнологических школ, достойными представителями ко горой были Б. С. Жуков, Б. А. Куфтин, Н. И. Лебедева и многие другие.
Из них Борис Сергеевич Жуков (1892—1933) стал, пожалуй, самым ярким последователем, настоящим преемником Д. Н. Анучина в области археолого-этнографического направления. Именно он, автор доныне работающей концепции археологической культуры, возглавил во 2‑й половине 1920‑х гг. серию комплексных археолого-этнографических экспедиций этнологического факультета 1‑го Московского университета — по Центрально-Промышленной области, Тверскому краю, Подмосковью и, наконец, Причерноморью. Жуковские «экскурсии» положили начало тем «новостроечным» экспедициям, что сформировали лицо отечественной науки в 1930—1950‑е гг. К сожалению, внешние обстоятельства оборвали труды Б. С. Жукова и привели его к преждевременной кончине.
Что же касается Сибири, то здесь за разрешение интегральной гносеологической проблемы в новых методологических условиях одним из первых взялся Бернгард Эдуардович Петри (1884—1937) — историк-первобытник во втором поколении. В своих исследованиях он гораздо теснее, энергичнее, нежели И. С. Поляков, сопрягал этнографическую культуру, культуру ископаемую и окружающую их природную среду. Его можно без преувеличения назвать «экологическим детерминистом» — едва ли не первым представителем этого направления в истории отечественной палеоэтнологии. Вместе с тем, Б. Э. Петри стремился свести археологический и этнографический материал к единому, гносеологически корректному знаменателю, рассматривая оба типа источников в категориях «культурных провинций» (иначе — «культурных кругов»). Здесь Б. Э. Петри достиг, при всех издержках, весьма впечатляющих результатов, которые на десятилетия вперед определили пути археолого-этнографической интеграции. Так что не случайно современные археологи и этнографы Восточной Сибири, с которой связан последний период научной деятельности этого замечательного исследователя, почитают Б. Э. Петри своим отцом-основателем.
4. Третий период — период интеграции археолого-этнографических исследований и становления этноархеологического направления (30‑е гг. XX в. — начало XXI в.)