Другой пример Б. А. Литвинский, исследуя циклы древнейших верований населения Памира и пытаясь понять их семантику, обращается к древним материалам индоиранцев. Культ огня в брачном обряде, обычай двух имен, представления о матери-земле, о коровах в виде дождевых облаков, пэри и дэвах, албасты и т. д. имели широкое распространение, но полнее всего сохранились на Памире, где население более изолированно. Истоки всех обрядов и обычаев он находит в древних материалах начиная с III тыс. до н. э., но более всего в данных о масагетах.
У таджиков сохранился целый цикл обрядов, связанных с первыми сорока днями жизни ребенка. Это и первое купание, и смена одежды, и мытье головы матери, и наречение имени и т. д. Рассмотрев аналогии, в том числе и древние, Л. А. Чвырь приходит к выводу, что данный обряд зародился в древневосточных странах.
Во втором Пазырыкском кургане был захоронен человек, которого убили, а затем сняли скальп. На коже умершего была татуировка С. И. Руденко, пытаясь определить социальный статус умершего, во-первых, показал, что обычай татуировки, судя по античным источникам, был широко распространен, во-вторых, по данным этнографии, татуировали храбрейших. Следовательно, статус убитого можно определить как смелого человека, вождя, убитого в бою.
Объясняя семантику петроглифов Мугур-Саргола, М. А. Дэвлет обращается к этнографии тувинцев, индейцев северо-западного побережья Северной Америки, приводит примеры из этнографии австралийских аборигенов и делает интересные выводы о почитании древним населением Верхнего Енисея небесных светил, рассматривает некоторые проблемы его космогонических представлений и т. д. К этнографическим аналогиям обращается и Т. Н. Троицкая, реконструируя некоторые аспекты истории населения новосибирского Приобья в III—II вв. до н. э. — III в. н. э. касающиеся земледелия, социального положения погребенных, верований населения и т. д. Великолепные аналоги для галек с антропоморфными изображениями, происходящих с поселения позднебронзового века Торгажак, подобрал Д. Г. Савинов. Для этого ему пришлось обратиться к этнографии северных самодийцев.
Примеры можно продолжать, но они слишком многочисленны и широко известны. Так, считалось правильным соотносить уровень развития тасманийцев с уровнем населения эпохи верхнего палеолита; австралийцев, ведов, яо сравнивали с мезолитическим населением. Аналогии палеолитическим охотникам Восточной Европы находили среди населения Чукотки и Аляски. Так, С. Н. Бибиков, приводя палеоэкономический анализ Мезинской стоянки, Костенок, Радомышля, в основу кладет количество очагов, а затем определяет размер семьи и коллектива. Все это он делает, опираясь на данные М. М. Герасимова и этнографию северных народов. А расчет количества необходимых продуктов проводит с учетом норм потребления мяса и жира чукчами и эскимосами. Ученые, занимающиеся проблемами экономики эпохи неолита и энеолита, в качестве аналогов при расчете экономического потенциала древних жителей могли избрать русских крестьян XVII в., иранцев начала XX в., жителей древнего Востока.
Суть метода ясна. Есть археологический феномен, который необходимо объяснить. Для этого необходимо подобрать аналогию, что совершенно естественно вытекает из особенностей человеческого мышления. Неизвестное нужно сравнить с известным и подобрать подходящее объяснение. Этот метод находит широкое применение и имеется в исследовательском аппарате многих ученых. При всех его достоинствах (легкость применения, возможность получить более полные представления об изучаемом феномене) метод имеет и недостатки. Строго говоря, аналогия не является доказательством, в лучшем случае это подкрепление предположения или его иллюстрация.
Налицо развитие методики. Если в начале века достаточно было привести любую аналогию и строго не требовалось обоснования ее привлечения, то в наши дни нужно, во-первых, обосновать выбор аналога, во-вторых, тщательно подобрать территорию и время его происхождения. Некоторое несовершенство привлечения широких аналогий очевидно. Для более корректного их применения, в идеале, нужны не тронутые цивилизацией территории и большая глубина памяти ее обитателей, но такое сочетание в наши дни редкость.
Очевидно, что метод археолого-этнографических аналогий находит широкое применение и имеется в исследовательском аппарате каждого исследователя. При всех достоинствах (легкость и универсальность применения, возможность получить более полные представления об изучаемом феномене) этот метод имеет и недостатки. Скажем, аналогия не является доказательством, а лишь иллюстрирует что-то. Допустим, одинаковое устройство крыши в традиционных японских домах и кровли в некоторых районах Германии нельзя объяснить этническими, культурными или еще какими-то контактами. Это всего лишь реакция населения на снежные зимы, когда для сохранения кровли необходимо было делать крутой скат. То есть это всего лишь внешнее сходство.