«С другой стороны, весь пространственно-временной мир, к которому причисляются человек и человеческое Я в качестве подчиненных единичных реальностей, по своему смыслу есть только интенциональное бытие, то есть такое, которое имеет всего лишь вторичный, относительный смысл бытия для сознания, <будучи опытно постижимым через явления в субъектах сознания и, возможно, in infinitum подтверждающим себя как единство подтверждаемых явлений>. Это бытие, которое сознание полагает (setzt) в своих опытных актах, которое принципиально может быть созерцаемо и определяемо только как тождественное <согласованно> мотивированных опытных многообразий — помимо же этого есть ничто, <или, точнее, есть нечто, для чего мысль о чем-то “помимо этого” абсурдна>».155
Вскоре я к этому вернусь. Однако, в тексте первого тома «Идей» есть еще одно важное место, где говорится: реальный мир и каждая вещь в этом мире, каждое вещное бытие в этом мире не имеет, в противоположность сознанию, абсолютной сущности, оно не есть что-то абсолютное, в то время как сознание имеет именно такую абсолютную сущность.
«Реальность, как реальность отдельно взятой вещи, так и всего мира, по своей сущности (в нашем строгом смысле) лишена самостоятельности. Она не что-то, само по себе абсолютное и лишь во вторую очередь связывающее себя с другим, нет, в абсолютном смысле она вообще ничто, она не имеет никакой «абсолютной сущности», у нее сущность чего-то такого, что принципиально есть только нечто интенциональное, только осознанное или представимое, осуществимое в возможных явлениях».156
Это кульминация всего решения. Реальность или мир, отличный от моего сознания, не имеет никакой абсолютной сущности, он в абсолютном смысле — ничто. И вот тут-то, как мне кажется, имеется одна особенная трудность. Если я хочу оставаться абсолютно верным тексту и ничего не оставлять в стороне, то я должен спросить себя: в каком смысле здесь говорится об «абсолютной сущности», о том, что [мир] в себе не есть что-то абсолютное? Быть может это в некотором смысле повторение того тезиса, что только абсолютные переживания, то есть то, что существует «абсолютно», поскольку оно имманентно воспринимается, имеют «абсолютную сущность» — но тогда это нечто, само собой разумеющееся. Ведь вещи и мир не воспринимаются имманентно и потому не принадлежат к этой сфере. И если это {просто} повторение старого тезиса, то возразить мне на это, в общем-то, нечего.
Но действительно ли это простое повторение уже обсуждавшегося тезиса? Может быть, это не-имение «абсолютной сущности», «не-бытие-чем-то-абсолютным» должно значить что-то другое? Позднее, то есть после учебы у Гуссерля, этот вопрос заставил меня много размышлять о том, что же это значит: «обладать-абсолютной-сущностью», с одной стороны, и «не-обладать-никакой-абсолютной-сущностью», но тем не менее как-то существовать, с другой. Еще позднее я попытался в связи с этим создать ряд экзистенциальных понятий, и при этом я придумал вот какую противоположность. Я попытался уточнить все это таким образом: прежде всего, возможно такое сущее, которое «в своем бытии автономно». Причем автономно оно в своем бытии именно потому, что все его определенности имманентны ему, воплощены в нем, «вошли в его плоть». Если нечто действительно является красным, то краснота есть имманентная, реальная (reelles) составная часть красной вещи. И, разумеется, в том же смысле автономно в своем бытии и чистое сознание, поскольку оно имеет столь же автономные в своем бытии, имманентные ему определенности. — Кое-кто сказал бы: ну конечно, это ведь вообще единственная возможность существования какой-то вещи: она должна быть эффективно определена и определенности должны быть «присущи (inharieren) ей», как выражались {раньше}. Другие же говорят: но есть и вторая возможность — возможно, есть вещи которые лишь мыслятся или фантазируются и т.д., которым всегда что-то приписывают, которые как полагают, так-то и так-то определены. Но мое приписывание, мое полагание, мое установление (Setzen) столь бессильны, что подлинно творческими они быть не могут. Я не могу эффективно создавать вещи, я могу их только мыслить, могу их только изображать и т.д. И поэтому эти вещи не имеют имманентного состава определенностей; все лишь примыслено, сочинено, прибавлено в полагании. О таком случае я говорю, что такие «вещи» существуют как «гетерономные в своем бытии».
Так может быть, Гуссерль хотел сказать именно то, что реальные вещи в своем бытии гетерономны, что они не имеют бытийного фундамента в себе самих — бытийный фундамент в этом смысле составляют теперь имманентные определенности, имманентное так-бытие, — и что они просто полагаются кем-то и существуют как полагаемое (Vermeintes), имея свой бытийный фундамент в другом сущем? — Как будто бы так и есть, ведь он утверждает, что они являются интенциональными предметами.