Итак, конституируется множество различных слоев, один за другим, в различных многообразиях переживаний, мыслей, аргументов и т.д., и т.д., вплоть до {появления} конституированного лишь для меня мира, а затем — и до {появления} [интерсубъективного] наглядно и качественно определенного мира. [Затем] проблема конституирования разворачивается дальше, вплоть до физической действительности, но потом, разумеется, направление меняется, и эта проблема решается уже применительно к общей культурной действительности, ценностной действительности и т.д. Все это колоссальные области, которые должны быть подробно исследованы {относительно} их способа конституирования из предельных изначальных переживаний. В первом томе «Идей» Гуссерль <только> наметил это, но работал он над этими проблемами десятилетиями. Однако то, что он действительно здесь исследовал, и о чем я знаю лишь частично, так никогда и не было доведено до конца. Над этим, как говорил Гуссерль, будут работать еще целые поколения, стремясь показать, как всё это связано и каковы имеющиеся здесь необходимые зависимости.
То, что Гуссерль в своих многочисленных работах открыл нам эту перспективу, причем с такой конкретностью, в специальных работах, специальных аналитических исследованиях, которые у других исследователей обнаружить совершенно невозможно, что он проделал это в совсем небольших анализах весьма ограниченных ситуаций или феноменов, над которыми он работал на протяжении многих недель, стремясь выявить вначале остающиеся скрытыми феномены и функции — это именно то, что я считаю самой большой заслугой Гуссерля. Он научил нас, как самим продолжать это дело, как исправлять и улучшать себя и как давать исправлять себя другим, — с тем чтобы уметь браться за те большие проблемы, которые здесь встают, придавать им конкретную форму и, по крайней мере, подготавливать, их разрешение. Проблематика, которая выходит затем на первый план в связи с реалистической или идеалистической концепцией, есть только небольшая часть этой большой проблематики. При этом, конечно, следовало бы выдвинуть требование, чтобы сама конститутивная проблематика как проблематика была сформулирована намного точнее и намного конкретнее.
Теперь нужно рассмотреть то, удовлетворителен ли характер или способ постановки вопроса, который Гуссерль формулирует в качестве проблемы конституирования реального мира. Не то, правилен ли он, — [возможно, он правилен только при наличии определенных исследовательских целей,] — но удовлетворителен ли он, если в конститутивном исследовании речь идет о предельном правовом решении, о решении по поводу значимости осуществляющегося в конституировании познания мира и тем самым также [о решении] вопроса о бытии этого мира. Ведь Гуссерль постоянно говорит так: «Вот я схватил соответствующий смысл вещи и теперь спрашиваю: что должно содержаться в различных конститутивных слоях, для того чтобы определенная вещь могла быть приведена к значимому явлению, чтобы смог конституироваться этот смысл?» Он, таким образом, задает вопрос о необходимом условии определенного конституированного смысла вещи. По сути дела, в случае указанной исследовательской цели (при исследовании «правовых вопросов», как говорит Гуссерль) речь идет о прямо противоположной проблеме. Речь идет о следующем вопросе: если вначале я совершенно пассивно отдаюсь потоку, имею текущее сознание и текущие, изначальные данные ощущения, то могу ли я потом при этих способах отношения, которые я осуществляю в этой совершенно своеобразной ситуации (отчасти описанной, например, и Бергсоном), повести себя так, что я оказываюсь принужденным тем, что не является моим способом отношения, после завершения всего процесса перейти к вещам, причем к так-то <или так-то> определенным вещам? Или же дело обстоит так, что я в изначально заданной ситуации постоянно истолковываю, перетолковываю, конституирую и оформляю нечто внесенное мной самим, и лишь после всего этого получаю <так-то и так-то> определенный мир явлений? Оттуда и нужно начинать, т.е. с того, что гораздо позднее Гуссерль назвал «пассивным синтезом» — где я еще совершенно лишен активности, где я, собственно, еще не осуществляю никаких осознанно проводимых познавательных актов и операций. Вначале я совершенно пассивно отдаюсь потоку, и здесь для меня нечто синтезируется, синтезируется так, что я вынужден нечто полагать и предполагать. — Или же дело обстоит противоположным образом, так, что то, что я вначале здесь обнаруживаю, я, так сказать, на свой страх и риск преобразовываю, перетолковываю, истолковываю и т.д.? {И тогда именно} оттуда, т.е. от противоположного конца, следует нам исходить, чтобы показать, что то, что здесь конституируется, действительно должно конституироваться, при этом ничего не исказив, ничего не примыслив произвольно или непроизвольно.