286
Символ - это центр, из которого исходит бесчисленное количество радиусов, образ, в котором каждый, смотря по своей точке зрения, видит что-либо иное и по отношению к которому тем не менее все согласны, что он представляет одно и то же.
208
"Волшебная флейта" - символическая вещь. Скоро смерть отзовет меня: тот, кто привел меня в эту жизнь, - незнакомый вожак; я не колеблюсь последовать его зову: ничто не заставляет меня медлить; он неизвестен мне тем не менее я следую доверчиво за ним: его имеют в виду в "Волшебной флейте", как священнослужителя, приносящего повязку на глаза, которою он повязывает героев и страдальцев, прежде чем поведет их дальше.
"Волшебная флейта" - символическая вещь. La mort, mon cher, n'est autre chose, qu'un changement de deco ration.
287
Всякий раз, как умирает человек, погибает некий мир, а именно тот мир, который он носит в своей голове; чем интеллигентней голова, тем этот мир отчетливее, яснее, значительнее, обширнее, - тем ужаснее его гибель. Вместе с животным погибает только скудная рапсодия или набросок известного мира.
288
В смерти эгоизм подвергается, вследствие уничтожения собственной личности человека, полнейшему расстройству и раздроблению. Отсюда - боязнь смерти. Смерть поэтому представляет поучение, которое дается эгоизму ходом естества.
289
После омертвения воли в смерти тела не может быть уже ничего горького.
Отсюда также открывается нам снова вечная справедливость. Чего дурной человек боится больше всего на свете, этого ему не миновать: это - смерть. Последняя, правда, так же неизбежна и для лучшего из людей, но для него она - желанная гостья. Так как вся злоба заключается в пылком и безусловном хотении жизни, то смерть горька, или легка, или желанна соответственно мере злобы или доброты человека. Конечность индивидуальной жизни - зло или благодеяние, смотря по тому, дурен или хорош человек.
209
290
То, что вещи видимы, эта единственная невинная сторона мира, чистое представление, в котором обособленные и разнообразные формы, в каких проявляется воля, даны такими явственными и полными значения, - все это так прекрасно, что неминуемо приковывает нас к существованию в этом мире, как к месту света и ясности. И мы содрогаемся перед смертью, может быть, главным образом потому, что она стоит перед нами как тьма, из которой мы когда-то вышли и в которую должны теперь возвратиться. Но я думаю, что, когда смерть смыкает наши очи, мы обретаем свет, в сравнении с которым свет нашего солнца - только тень.
291
Труп каждого животного или человека действует на нас так меланхолически потому, что он в самой явственной форме говорит нам, что этот образ был не идея, а только ее явление.
292
Пламя, которое светит из глаз всех животных, - вечное пламя, хотя мы и должны познавать его как временный продукт преходящего организма и его соков, которые находятся в непрерывном переходном состоянии.
293
Человек - монета, на одной стороне которой вычеканено: "Меньше, чем ничто", - а на другой: "Все во всем".
Точно таким же образом все - материя и в то же время все - дух (воля и представление).
210
Точно таким я был спокон веков и буду всегда таким - и в то же время я преходящ, как полевой цветок.
Точно так же истинно существующее - только материя и одновременно только форма. Схоластическое forma dat esse rei надо исправить таким образом: (rei) dat forma essentiam, materia - existentiam.
Так же существуют собственно только идеи, и вместе с тем - только индивидуумы. (Реализм, номинализм.)
Так же у Бога смерти Яма два лица: одно - суровое, а другое бесконечно приветливое.
Возможно, что существует еще несколько таких противоречий, которые находят свое примирение только в истинной философии.
294
Возможно, что есть существа, которым наша ограниченность этой жизнью представляется в таком же виде, как нам - ограниченность животных настоящим.
295
Ни одна пылинка, ни один атом материи не может обратиться в ничто - а человеческий дух внушает себе страх тем, будто смерть - уничтожение его сущности!
296
Утешение, понятное во всякое время и для всякого, заключается в следующем: "Смерть так же естественна, как жизнь; а там увидим!"
297
Если бы мы могли заглянуть во времени так же ясно вперед, как и назад, то день нашей смерти представился бы нам таким близким, как теперь, часто, стоит перед нами обманчиво близко далекое прошлое нашей юности.
211
298
Основание того, что мы стареем и умираем, не физического, а метафизического характера.
299
Если я прихлопну муху, то ведь, конечно, ясно, что я убил не вещь в себе, а только ее явление.
300
Из тысяч человеческих существ, которые выводит на этой планете (и, без сомнения, также на бесчисленном количестве других) каждое мгновение, в то же время уничтожая столько же им подобных, каждое требует после нескольких лет своей жизни еще и бесконечного продолжения ее в иных (один Господь знает в каких!) мирах, причем оно закрывает глаза на мир животных. Очевидно смешное требование; тем не менее оно правильно и исполняется, но только таким путем, что индивидуальность представляет собою простое явление, порожденное в силу principii individuationis: они все продолжают жить - в той сущности, которая является во всех них, и притом целиком в каждом. В этом смысле, собственно, это требование и предъявляется - только оно не понимает самого себя.
Глава X
К УЧЕНИЮ О НИЧТОЖНОСТИ СУЩЕСТВОВАНИЯ
301
И как это может удивлять нас, что этот мир - царство случая, ошибки и глупости, которая наголову разбивает мудрость, что в нем бушует злоба, а всякий отблеск вечного находит себе в нем место только как бы случайно и зато тысячи раз вытесняется вон? Как может это удивлять нас, говорю я, когда именно этот мир (т.е. наше эмпирическое, чувственное, рассудочное сознание в пространстве и времени) обязан своим возникновением только тому, что согласно приговору нашего высшего сознания не должно было бы быть, а представляет собою путь извращенный, возврат с которого дается добродетелью и аскетизмом, а полное освобождение от которого, в результате последних, блаженная смерть (как освобождение зрелого плода от дерева). Платон поэтому (Федон) называет всю жизнь мудреца долгим умиранием, т.е. отрыванием от такого мира.
302
Можно было бы сказать: вся наша греховность не что иное, как основная ошибка, состоящая в желании измерить вечность временем, как бы вечная попытка найти квадратуру круга. Ибо она направлена единственно на то, чтобы продлить временное существование, частью в индивидууме (жадность, корыстолюбие, вражда), частью - в виде (половое влечение). Желать временного существования, и желать все дальше, в этом - жизнь. Ошибочность этого заключается в том, что мы не замечаем, что это временное существование, когда оно достигнуто, снова и расплывается, что оно по своей природе скоропреходяще, непостоянно, неустойчивая тень, нить без толщины, без субстрата, математическая линия, которая и при бесконечной длине не
213
приобретает толщины. Мы этого не замечаем; не зная утомления, мы наполняем бочку данаид, уподобляемся белке в колесе. Мы мним путем постепенности поймать то, что может быть схвачено только одним взмахом путем перехода из времени в вечность, из эмпирического в высшее сознание. Мы без передышки бежим по периферии, вместо того чтобы пробиться к неподвижному центру.
Названная выше основная ошибка создает практически греховность, теоретически - недостаток гениальности, полиматию вместо философии.
303
Преступление, грех представляют не что иное, как симптом и признак того, как крепко воля данного человека схватила жизнь, как крепко он всосался в нее. Для жизни существенны страшные страдания, которые расточает случай. Наказания, которые неотвратимо вызываются преступлением и грехом (вечные адские муки), - это та величина страданий, которая потребуется, прежде чем воля данного лица отвернется от жизни, оторвется от нее [1]. Индивидуум, который совершил такой грех, может все