В поисках аналогий, способных пролить свет на учение о Троице, многие теологи обращались к свойствам человеческой души, или «псюхе»; отсюда и термин — «психологические аналогии». Исторически использование подобных аналогий более характерно для латинского, или западного, тринитаризма — традиции, чьи корни восходят к Августину, великому Отцу латиноязычного Запада. Ряд любопытных аналогий предложил сам Августин. Но поскольку убедительность каждой из них зависит от тех положений средневекового богословия, которые уже не считаются самоочевидными (вроде доктрины божественной простоты), то здесь мы оставим их в стороне, сосредоточив все свое внимание на двух аналогиях, также принадлежащих к данной традиции, но разработанных современными философами.
Томас В. Моррис предположил, что аналогию для Троицы мы можем найти в таком психическом явлении, как «диссоциативное расстройство личности»: подобно тому, как одно человеческое существо может иметь несколько личностей, так и единый Бог может существовать в трех лицах (хотя в случае с Богом это, конечно, когнитивное достоинство, а не недостаток). Другие — например, Трентон Меррикс — высказывали идею, что лица Троицы мы можем мыслить по аналогии с отдельными сферами сознания, возникающими в результате коммиссуротомии. Коммиссуротомия — это операция (к ней иногда прибегают при лечении эпилепсии), в ходе которой рассекается нервный узел (corpus callosum), соединяющий два полушария мозга. Те, кто ее перенес, как правило, ведут себя в повседневной жизни как обычные люди, но в особого рода экспериментальных условиях их поведение обнаруживает черты, свидетельствующие о том, что с каждым из полушарий мозга у них связана особая сфера сознания. А значит, согласно этой аналогии, подобно тому, как один человек может иметь описанным выше образом две разные сферы сознания, так и единое божественное существо может существовать в трех лицах, каждое из которых представляет собой особую сферу сознания.
Может показаться, что с аналогией диссоциативного расстройства личности дело обстоит не лучше, чем с аналогией «воды», а значит, она сходным образом ведет нас к модализму. В конце концов, в личностях тех, кто от такого расстройства страдает, можно усмотреть не более чем разные состояния одного (хотя и разделенного) сознания, которые, подобно разным состояниям воды, не могут обнаруживаться одновременно. В аналогии же с коммиссуротомией при ближайшем ее рассмотрении мы, пожалуй, и не обнаружим существенных отличий от социальной аналогии. Ведь если несколько разных центров сознания, связанных с одним существом, действительно возможны, то отсюда естественно было бы заключить, что данное «одно существо» представляет собой либо дополнительную сферу сознания, состоящую из прочих, либо «общество», членами которого являются различные сферы сознания. И все же отнюдь не очевидно, что эти критические замечания решают вопрос окончательно, и, по крайней мере на первый взгляд, эти две аналогии обладают немалой эвристической ценностью, поскольку обе они представляют нам случаи из реальной жизни, в которых одно разумное существо оказывается, тем не менее, «разделенным» на несколько личностей или сфер сознания.
Третье (и последнее) решение проблемы Троицы, которое мы намерены здесь рассмотреть, основывается на том, что можно было бы назвать допущением «относительного тождества». Оно означает, что вещи могут быть тождественными по отношению к одному виду вещей, но разными — по отношению к другому. Или, более строго:
(Относительное тождество) Возможно, существуют такие х, у, F и G, что х есть F, у есть F, х есть G, у есть G, при этом х является F в том же отношении, что и у, но х не является G в том же отношении, что и у.
Если это предположение верно, то мы получаем возможность утверждать, что Отец, Сын и Святой Дух суть один и тот же Бог, но разные лица. Заметьте, однако, что для понимания Троицы ничего большего нам и не требуется. Если Отец, Сын и Святой Дух являются одним и тем же Богом (а других богов не существует), значит, есть только один Бог; но если они суть также разные лица (и всего их только три), значит, есть три лица.
Основная проблема подобного решения — в необходимости доказать логическую непротиворечивость самого допущения «относительного тождества». Задачу эту пытались решить несколько известных современных философов, в том числе Питер Гич и Петер ван Инваген. Несмотря на их усилия идея относительного тождества остается не слишком популярной и, очевидно, по следующей причине: ее защитники так и не представили вразумительного объяснения, в каком именно смысле вещи могут быть тождественными по отношению к чему–то одному, но различными по отношению к чему–то другому. Недавно, однако, была высказана следующая мысль: понять, каким образом две вещи могут представлять собой один и тот же материальный объект, но — в иных отношениях — разные сущности, нам поможет пример со статуями и глыбами материала, из которого они созданы. Если же это верно, то, по аналогии, анализ данного примера способен помочь нам уразуметь и то, каким образом Отец, Сын и Святой Дух могут быть единым Богом, но тремя разными личностями.
Возьмем знаменитую роденовскую статую Мыслитель. Это единый материальный объект, но его можно с полным правом назвать и статуей (а это один вид вещей), и бронзовой глыбой (это другой род вещей). Нетрудно, далее, понять, что статуя и кусок бронзы — не одно и то же. Если, к примеру, статую расплавить, то у нас уже не будет и статуи, и глыбы одновременно: глыба останется (хоть и в иной форме), зато роденовский Мыслитель исчезнет. Отсюда ясно, что глыба есть нечто отличное от статуи, ведь одна вещь может существовать отдельно от другой лишь в том случае, если это разные вещи. (Заметьте, что статуя не может существовать отдельно от себя.)
Мысль о том, что статуя отлична от глыбы, из которой она создана, может показаться странной. Разве это не означало бы присутствия двух материальных объектов в одном и том же месте в одно и то же время? Разумеется, ничего подобного мы сказать не хотим! Но тогда что же мы должны думать об этой ситуации? Заметьте: проблема здесь не в том, что одна вещь просто является перед нами в двух разных видах или именуется одновременно и статуей, и глыбой. Выше мы уже отмечали, что Супермен и Кларк Кент могут выглядеть по–разному (Кларк Кент, к примеру, носит очки), но имена «Супермен» и «Кларк Кент» — это в действительности лишь разные обозначения одного и того же человека. Но с нашей аналогией статуи дело обстоит иначе. Супермен не может существовать отдельно от Кларка Кента. Куда идет один, туда же направляется и другой (по крайней мере, в ином обличье). Но кусок бронзы в нашем примере, несомненно, может существовать отдельно от Мыслителя. Как мы уже убедились, при переплавке он сохранится, Мыслитель же — нет. Если же это верно, то статуя и бронзовая глыба — в отличие от Супермена и Кларка Кента — действительно представляют собой разные вещи.
Философы предлагали различные интерпретации данного феномена. Его пытались истолковать и так: статуя и глыба представляют собой один и тот же материальный объект, пусть даже они не суть одно и то же по отношению к чему–то другому. (В обычном английском языке нет подходящего слова для обозначения того рода вещей, по отношению к которому статуя и глыба не суть одно и то же, но мы, пожалуй, могли бы позаимствовать кое–что из терминологии Аристотеля и сказать: статуя и глыба — это разные сочетания материи и формы. Но ведь с мнением, что две разные вещи могут представлять собой один и тот же материальный объект, трудно согласиться, если нам подробно не разъяснят, что же это все означает. Предположим, однако, что мы прибавим к сказанному следующее: для двух разных вещей быть «одним и тем же материальным объектом» означает не более чем иметь общую материю. Такое утверждение кажется правдоподобным, а если оно истинно, то наша проблема решена. Глыба бронзы из нашего примера, несомненно, отлична от Мыслителя, поскольку может существовать без Мыслителя, но ведь столь же несомненно и то, что вся материя у нее и у Мыслителя— общая, а следовательно, с этой точки зрения она представляет собой тот же материальный объект.