примечание β: «Теперь поле боя в каком-то смысле перенесено вовнутрь индивида. Некоторые из противоречий и страстей, ранее находившие непосредственное выражение в борьбе одного человека с другим, теперь должны разряжаться в его душе. […] Но запретные для непосредственного проявления в отношениях между людьми влечения и аффекты теперь всё чаще ведут не менее ожесточенную борьбу внутри индивида – борьбу, направленную уже против этой контролирующей инстанции. Такое полуавтоматическое противоборство человека с самим собой далеко не всегда находит счастливое разрешение» (Норберт Элиас, «О процессе цивилизации»)15.
Как было заметно на протяжении всего «Нового времени», у созданного в результате такого вживления экономики индивида внутри существует разлом. Из него-то и сочится голая жизнь. И все его действия сплошь в трещинах, расколоты изнутри. Никакая непринуждённость, никакое принятие не пробьётся там, где свирепствует государственное миротворчество, война на уничтожение, ведомая против гражданской войны. На месте форм-жизни мы найдём здесь, почти как в пародии, одни лишь субъективности, непомерно разросшееся, разветвлённое перепроизводство субъективностей. И в этой точке сходятся беды и экономики, и Государства: гражданская война укрылась теперь в каждом, современное Государство направило каждого на войну с собой. Из этого мы и исходим.
40 Основополагающее действие нового Государства – то есть не первое, но без конца повторяемое – это учреждение того самого ложного разделения между общественным и частным, между политикой и моралью. Так оно раскалывает тела, дробит формы-жизни. Движение, разделяющее внутреннюю свободу и внешнюю подчинённость, нравственную интериорность и политическое поведение, соответствует установлению голой жизни как таковой.
примечание: Цена за гоббсову сделку между подданным и сюзереном известна на практике: «Я меняю свою свободу на твоё покровительство. Взамен моего полного внешнего повиновения ты должен гарантировать мне безопасность». И если сначала «безопасность» понимается как защита от угрозы смерти, которую несут для меня «другие», то по ходу «Левиафана» она приобретает совсем другой масштаб. В главе XXX читаем: «Но под обеспечением безопасности подразумевается не одно лишь обеспечение безопасности голого существования, но также обеспечение за всяким человеком всех благ жизни, приобретённых законным трудом, безопасным и безвредным для государства»16.
41 Государственная операция по нейтрализации упреждает по разные стороны разлома две призрачные, но чёткие и единодушные монополии: монополию на политику и монополию на критику.
примечание α: С одной стороны, Государство пытается присвоить себе монополию на политику, и пресловутая «монополия на законное насилие» – только грубый набросок этого. Потому что для монополизации политики нужно сперва низвести многогранное единство мира до нации, потом разложить эту нацию на население и территорию, расщепить органичность традиционного общества, чтобы подвергнуть оставшиеся фрагменты принципу организации, и наконец, низведя всё общество до «толпы, множества расщепленных атомов» (Гегель)17, явиться как творец, который придаст форму этой грубой материи, прозрачно руководствуясь при этом идеей Закона.
С другой стороны, разделение частного и общественного рождает вторую иллюзию, которая гармонирует с иллюзорностью Государства: критику. Девиз критики сформулировал Кант в своём эссе «Что такое Просвещение?». Забавным образом, эта же фраза принадлежит Фридриху II: «Рассуждайте сколько угодно и о чём угодно, только повинуйтесь!»18 Таким образом, симметрично «морально нейтральному» политическому полю высших соображений Государства, критика огораживает «политически нейтральное» моральное поле свободных соображений. Это Публичность, которая сперва связывалась с «Республикой учёных»19, но быстро обратилась в государственное оружие против любой враждебной этической материи, будь то невыкорчёвываемая солидарность традиционного общества, «Двор Чудес»20 или уличный жаргон. На абстрактную сферу неприкосновенной государственной политики теперь есть ответ в виде второй абстракции: сферы независимого критического обсуждения. И так же, как все действия из высших государственных соображений должны производиться в тишине, вся болтовня и разноголосица критических соображений должна происходить в бездействии. И тем чище и радикальнее будет звучать критика, чем дальше она отстоит от любой позитивной повестки, где могли бы выразиться её нравоучения. Так, в обмен на отказ от всяких политических претензий, то есть попыток оспорить монополию Государства, – в обмен на это она получает монополию над моралью. Она может протестовать сколько угодно при условии, что никогда не будет претендовать на иную форму существования. Действия без обсуждения, с одной стороны, обсуждения без действия, с другой – на этих двух принципах Государство и Критика, поддерживаемые своими органами, полицией и Публичностью, строят нейтрализацию всего этического разнообразия. Таким образом, вместе с игрой форм-жизни ЛЮДИ устранили и саму политику.