55 Гражданин есть всякий, достигший такого уровня этической нейтрализации и приглушения, который совместим с Империей. Различия здесь не полностью запрещены, то есть до тех пор, пока они разворачиваются на фоне общей равноценности. Вообще-то различия даже служат простейшим элементом в имперском управлении идентичностями. Если современное Государство царствовало над «феноменальной республикой интересов», можно сказать, что Империя царствует над феноменальной республикой различий. И под этот депрессивный маскарад отныне ЛЮДИ и устраняют всякое выражение форм-жизни. Так имперской власти удаётся избегать собственной персонификации: потому что она и есть персонифицирующая власть; одновременно это власть тотализирующая: потому что сама же и индивидуализирует. И здесь мы имеем дело не столько с индивидуальностью и субъективностью, сколько с индивидуализациями и субъективациями, временными, одноразовыми, разборными. Империя есть свободная игра симулякров.
примечание α: Единство Империи достигается не какой-то формальной надстройкой над реальностью, а на самом базовом, на молекулярном уровне. Единство Империи – не что иное, как всемирное единообразие приглушённых форм-жизни, которое производит союз Спектакля и Биовласти. Единообразие скорее переливчатое, чем пёстрое, сотканное из безусловных отличий, но отличий по отношению к норме. Нормализованных отличий. Статистических погрешностей. При Империи ничто не запрещает быть немного панком, слегка циником или практиковать умеренный БДСМ. Империя терпит любые прегрешения, пока они остаются в формате soft. Здесь мы имеем дело уже не с тотализацией, априори волюнтаристской, но с атомарной калибровкой субъективностей и тел. «Чем более анонимной и функциональной становится власть, тем больше индивидуализируются те, над кем она отправляется» (Фуко, «Надзирать и наказывать»).
примечание β: «Весь населённый мир, как во время праздника, отложил в сторону оружие – бремя прошлого – и вольно обратился к красоте и радости. Всякое иное соперничество среди городов прекратилось, и все они соревнуются только в одном: чтобы каждый из них явился самым прекрасным и приветливым. Все они изобилуют гимнасиями, водоёмами, пропилеями, храмами, мастерскими, училищами. Так что с полным правом можно сказать, что весь населённый мир словно бы вновь вернулся к здоровью после долгой болезни. […] весь мир красуется, словно сад. Дым, поднимающийся от равнин, и сигнальные огни союзников и врагов исчезли, словно ветер унёс их по ту сторону земли и моря. Вместо этого явились радующие зрелища и несчётные состязания. […] И только те, кто живёт не под вашей властью, – если такие ещё есть, – вправе сожалеть о благах, которых они лишены» (Элий Аристид, «Похвала Риму», 144)44.
56 Отныне гражданин означает: гражданин Империи.
примечание: Преимуществом быть гражданином Рима пользовались не одни только римляне, но все, кто в любой из провинций Империи проявлял достаточный уровень этического конформизма по отношению к римской модели. Статус гражданина обретал юридическое значение только в той мере, в которой он соответствовал личной работе по самонейтрализации. Как мы видим, термин «гражданин» принадлежит не к языку Закона, а к языку нормы. Призыв к гражданам, таким образом, ещё со времён Французской Революции – чрезвычайное средство; практика, соответствующая исключительной ситуации («Родина в опасности», «угроза Республике» и т. п.). Так что призыв к гражданам – никогда не призыв к субъектам права, но наказ этим субъектам права выйти за пределы себя и отдать свою жизнь, проявить образцовое поведение, стать больше, чем субъект права, чтобы смочь им остаться.
57 Деконструкция[37] есть единственная совместимая – X ⁄ с Империей мысль, когда она не является официальным мышлением Империи. Те, кто чествовал её как «слабое мышление»[38], угадали: деконструкция – дискурсивная практика, имеющая единственную цель: растворять, изгонять всякую силу, и никогда самой никакой силы не производить.
примечание: Ницше, Арто, Шмитт, Гегель, апостол Павел, немецкий романтизм, сюрреализм, – кажется, словно деконструкция прямо предназначена метить своими нудными комментариями во всё, что в сфере мысли было когда-то носителем силы.