Примечание β:
«– Кто такие полицейские?
Полицейские – выходцы из общества, и общество составляет часть полиции. Сотрудники полиции это те, кому платят за то, что они посвящают всё своё время исполнению обязанностей, которые есть также и у всех их сограждан.
– Какова основная роль полиции?
У неё широкая миссия, в основе которой – решение проблем (problem solving policing).
– Как определяется эффективность полиции? Отсутствием преступлений и беспорядка.
– Чем конкретно занимается полиция?
Проблемами и заботами граждан.
– От чего зависит эффективность полиции?
От содействия общества.
– В чём профессионализм полицейского?
В способности находиться в контакте с населением, чтобы предугадывать проблемы.
– Что для полиции – юридическое преследование?
Одно из множества доступных средств» (Жан-Поль Бродёр, профессор криминологии в Монреале, цитата по «Практическому руководству для участковых», Париж, март 2000).
62 Суверенитет Империи заключается в том, чтобы Кх ни одна точка пространства, момент времени или элемент биополитической ткани не могли укрыться от её вмешательства. Документирование всего мира, всеобщий сквозной контроль, тот факт, что средства производства становятся одновременно средствами контроля, приобщение всей системы юриспруденции к базовому арсеналу нормы, – всё это стремится превратить каждого в подозреваемого.
примечание: Мобильный телефон становится стукачом, платёжные средства – отчётом о ваших потребительских привычках, родители превращаются в наводчиков, счёт за телефон – в список ваших друзей: всё перепроизводство бесполезной информации о вас вдруг становится принципиально значимым из-за того простого факта, что эту информацию можно использовать в любой момент. То, что она таким образом становится доступна, заставляет при каждом действии взвешивать серьёзность угрозы. И то, что Империя совсем не заботится о мобилизации, показывает, насколько прочно сидит в ней ощущение собственной безопасности, и насколько она убеждена, что ей ничто не угрожает.
63 Империя не мыслится и, возможно, немыслима внутри западной традиции, то есть в рамках метафизического понимания субъективности. Более того, возможно ли было помыслить, что современное Государство будет преодолено на его же поле; это породило удушливые проекты мирового Государства[43], рассуждения о космополитическом праве, которое, наконец, установит вечный мир, или ещё нелепую надежду на мировое демократическое государство, конечную цель негризма47.
Протесты против ВТО в Сиэтле. 1999
примечание α: Те, кто может воспринимать мир только в категориях, которые им предоставило либеральное Государство, часто делают вид, что путают Империю с тем или иным надгосударственным институтом (МВФ, Всемирный банк, ВТО или ООН, реже НАТО или Еврокомиссия). От контрсаммита к контрсаммиту мы видим, как их, наших «антиглобалистов», всё больше терзают сомнения: а что если внутри этих помпезных зданий, за этими горделивыми фасадами нет НИЧЕГО? В глубине души они чуют, что эти огромные мировые раковины пусты внутри, потому и осаждают их снаружи. Стены этих замков сложены лишь из добрых намерений, и каждый был возведён в своё время как реакция на какой-то мировой кризис; с тех пор они и стоят, заброшенные, ни на что не годные. Разве что служить приманкой для толп протестующих негристов.
примечание β: Не так-то просто понять, к чему ведёт тот, кто после полной самоотречения жизни нашёл нужные слова, чтобы в статье с заглавием «Империя как высшая стадия империализма»48 провозгласить, что «на нынешней же фазе имперского развития мира больше нет», кто объявляет о смерти диалектики, выводя из этого, что требуются «размышления и действия внутри и против Империи»49; кто занимает мазохистскую позицию, то требуя от институтов самороспуска, то умоляя их существовать. Вообще же, стоит исходить не из его текстов, но из истории его действий. Но даже если говорить о понимании такой книги, как «Империя», которая являет собой теоретический гоголь-моголь, сливающий в сфере мысли всё, что есть несовместимого (Империя мечтает об этом же в реальности), куда полезнее будет понаблюдать за соответствующими практиками. В речах спектакулярных бюрократов из итальянских «Белых комбинезонов»50 термин «народ Сиэтла» тоже сменился какое-то время назад на «массы». «Народ, – напоминает Гоббс, – есть нечто единое, обладающее единой волей и способное на единое действие. Ничего подобного нельзя сказать о толпе. Народ правит во всяком государстве, ибо и в монархическом государстве повелевает народ, потому что там воля народа выражается в воле одного человека. Масса же – это граждане, то есть подданные. При демократии и аристократии граждане – это масса, но собрание – это уже народ»31. Всякая перспектива негризма к тому и сводится: инсценируя возникновение так называемого «мирового гражданского общества», заставить Империю облачиться в форму мирового Государства. Учитывая, что за это ратуют те, кто всегда надеялся занять пост в каком-нибудь учреждении и потому всегда делал вид, что верит в фиктивное современное Государство, их ошибочный план становится кристально ясен; и доказательства противоположного в «Империи» сами по себе обретают историческое значение. Когда Негри утверждает, что именно масса породила Империю, что «суверенитет принял новую форму, образованную рядом национальных и наднациональных органов, объединенных единой логикой управления», что «Империя становится политическим субъектом, эффективно регулирующим эти глобальные обмены, суверенной властью, которая правит миром» и ещё что «порядок этот выражен в виде правовой структуры»52, он описывает вовсе не состояние окружающего его мира, а лишь собственные чаяния. Негристы хотят, чтобы Империя приняла юридические формы, хотят иметь перед собой персонифицированного властителя, институциональный субъект, с которым можно договориться или захватить его. «Мировое гражданское общество», на которое они ссылаются, лишь выдаёт их мечту о мировом Государстве. Конечно, они приводят некоторые доказательства (или то, что считают таковыми), что существует формирующийся общемировой порядок: например, имперские вторжения в Косово, Сомали, Персидский залив и их спектакулярное оправдание «универсальными ценностями». Но даже если бы Империя и обзавелась накладным институциональным фасадом, её действительность точно так же вращалась бы вокруг полиции и общемировой Публичности, то есть Биовласти и Спектакля соответственно. И пусть имперские войны выдают себя за «международные полицейские операции», осуществляемые «международными силами по разведению сторон», пусть саму войну объявила вне закона та форма власти, которая хочет выдать собственные акты агрессии за простое внутреннее дело, за полицейский, а не политический вопрос – обеспечение «спокойствия, безопасности и порядка», – Шмитт предвидел это ещё шестьдесят лет назад, при этом, вопреки мнению Негри, никак не способствуя последовательной разработке «полицейского права». Мимолётный спектакулярный консенсус по поводу того или иного «государстваизгоя», того или иного «диктатора» или «террориста» всего лишь создаёт временную и обратимую легитимность, требующуюся для имперского вторжения. Новые опошленные редакции Нюрнбергского процесса для кого ни попадя, одностороннее решение национальных юридических институтов судить за преступления, имевшие место в других странах, где это даже не считается преступлением, вовсе не приближает рождение системы мирового права, а лишь подтверждает свершившееся подчинение юридических структур полицейским чрезвычайным мерам. В таких условиях следует бороться не за какое-то спасительное мировое Государство, а за уничтожение Спектакля и Биовласти.