примечание: Некоторые хотели описать имперскую эру как эру рабов без господ, и хоть это и не ошибка, точнее было бы сказать: эру Господства без господ, несуществующего суверена, как тот рыцарь у Кальвино, чьи доспехи пусты54. Место Принца сохраняется, незримо занятое принципом. Здесь сразу и полный разрыв со старой персонифицированной властью, и её полное осуществление: великая кутерьма вокруг Господина всегда велась исключительно из-за рабов. Господствующий Принцип претворяет в жизнь парадокс, перед которым, вероятно, пасовала сущностная власть: держать в рабах свободных людей. Такая полая власть, собственно говоря, не нова для истории, хотя и очевидно в новинку для Запада. Суть дела в том, чтобы отделаться от метафизики субъективности. Китайцы, которые ещё между VI и III веком до н. э. обосновались подальше от метафизики субъективности, выдумали себе теорию обезличенной власти, которая может быть полезной для понимания движущих сил нынешней имперской власти. С развитием этой теории тесно связано имя Хань Фэя, центральной фигуры школы, ошибочно именуемой «легистами», хотя они разрабатывали мысль, скорее, о нормах, чем о Законе. Именно его доктрина, обобщённая в сборнике советов правителю «Хань Фэй-цзы», легла в основу первой по-настоящему единой китайской Империи, завершившей собой период так называемых «сражающихся царств».
Едва Империя была создана, как Император, правитель Цинь, приказал сжечь трактат Хань Фэя в 213 году до н. э. Только в XX веке был обнаружен этот текст, который управлял всей практикой китайской Империи; так что неудивительно, что она рухнула.
Правитель у Хань Фэя – тот, кто занимает Позицию, является Правителем лишь в силу своей обезличенности, отсутствия качеств, невидимости, бездеятельности; он Правитель лишь в той мере, в какой растворяется в Дао, в Пути, в потоке вещей. Это не Принц в личном значении, это Принцип, чистая пустота, которая занимает Позицию и пребывает в не-деянии. Перспектива легистской Империи – это Государство, полностью имманентное гражданскому обществу; «В Государстве, где царствует совершенный порядок, закону повинуются так же естественно, как едят, чувствуя голод, или укрываются, чувствуя холод: нет нужны в приказаниях», – объясняет Хань Фэй. Функция правителя здесь в том, чтобы создать механизмы, которые сделают его ненужным, обеспечат кибернетическую саморегуляцию. Если кому-то кажется, будто в отдельных моментах доктрина Хань Фэя должна напоминать какие-то конструкции либеральной мысли, то она полностью лишена такой наивности: она осознаёт себя теорией абсолютной власти. Хань Фэй предписывает правителю держаться пути Лао Цзы: «Небо лишено человечности: для него люди, что соломенные собаки; Мудрейший лишён человечности, для него люди, что соломенные собаки». Все вплоть до самых преданных министров должны знать, как мало они значат для Имперской Машины; даже те, кто ещё вчера считал себя господами, должны страшиться, что на них обрушится какая-нибудь операция по «морализации общественной жизни», новая жажда прозрачности. Искусство имперской власти в том, чтобы раствориться в Принципе, рассеяться в небытии, стать невидимым и тем самым видеть всё, стать неуловимым и тем самым держать всё в своих руках. Отдаление Принца здесь означает лишь отдаление Принципа: устанавливать нормы, по которым существа будут оцениваемы и судимы, следить за тем, чтобы вещи назывались «подходящим» образом, закреплять размер вознаграждений и наказаний, управлять идентичностями и закреплять за ними людей. Ограничиваться этим и оставаться непроницаемым: таково искусство полой, лишённой материальности власти, имперской власти на отдалении.