Заключение
Поскольку наш труд — не более чем «введение» в изучение св. Григория Паламы, мы воздержимся здесь от окончательных выводов о его личности и его писаниях. Однако некоторые факты кажутся нам твердо установленными отправными точками для последующего изучения.
В историческом плане невозможно отрицать, что подавляющее большинство византийцев видело в св. Григории представителя традиционного Православия. Его победа над Варлаамом в 1338–1341 гг. была полной и далась ему сравнительно легко: в лице Калабрийца Восточная Церковь осудила номиналистическое богословие, систему мысли, превращавшую Бога в трансцендентную непознаваемую сущность, которая, оставаясь Перводвигателем творения, пребывает в бездействии относительно его бытия и предоставляет ему полную самостоятельность; Воплощение, таинства, Церковь, духовный опыт святых вытесняются в область символов или рассматриваются как чудеса, не имеющие внутренней связи с повседневной реальностью тварного бытия. Человеческий разум, при условии, что он не претендует на познание Бога, остается суверенным в своей области и сам по себе может определять человеческую судьбу в этом мире независимо от Откровения и благодати. На самом деле, мысль античных философов, в частности, платоновский дуализм духа и материи, была верховным авторитетом для Варлама и его сторонников; таким образом, то интеллектуальное движение, активными поборниками которого они выступали, вело христианский Восток к основным принципам Ренессанса.
В это время на Западе номиналистическая философия, сравнимая в своем действии с философией Варлаама, подготавливала секуляризм Нового Времени и закладывала догматические основы протестантской Реформации; современное знание источников не позволяет обнаружить непосредственное влияние какого–нибудь западного философа, вроде Уильяма Оккама, на калабрийского философа, но некий общий мыслительный осмос, общая умственная атмосфера несомненны. Триумф философии Варлаама мог бы повести Восточную Церковь по тому же пути, по которому номинализм Оккама повел Запад, и вызвать, возможно, даже еще быстрее, такие же последствия. Сравнительное исследование философских тенденций XIV в. на Востоке и на Западе могло бы привести к неожиданным сопоставлениям и, вероятно, смягчить категорические суждения, высказывавшиеся на Западе о св. Григории Паламе; в самом деле, разве допустимо осуждать реакцию Восточной Церкви на философию Варлаама, если, конечно, не считать, что тайна христианства адекватно выражается в терминах номинализма Оккама?
Только политические обстоятельства помешали окончательному триумфу св. Григория в 1341 г. Преследования учителя безмолвия и его арест, в сущности, были вызваны желанием патриарха Иоанна Калеки отделаться от политического противника; попытки этого иерарха в 1342 г. почестями купить поддержку св. Григория Паламы, его очень позднее обращение к Акиндину и предательство им Акиндина в 1346 г. доказывают полное отсутствие у него догматических убеждений. Обвинение в ереси и соборное осуждение, которым подвергся св. Григорий в 1344 г., имели целью скомпрометировать выдающегося сторонника Кантакузина; эти непопулярные меры очень недолго пользовались поддержкой двора Анны Савойской и способствовали, в общем, падению Калеки…
Краткое торжество противников св. Григория Паламы было бы невозможно без присутствия в Константинополе его вероучительных противников. Эта весьма разнородная оппозиция состояла из трех основных групп:
1. епископы, как обычно заботящиеся о том, чтобы сохранить свой авторитет среди монашества и материальные выгоды, обеспечивавшиеся строгим контролем над монастырями;
2. представители, так сказать, «повторительного богословия», для которых решения предшествовавших соборов являлись окончательными формулировками, не допускающими никакого, даже согласного с Преданием развития; враждебная любой «новизне» и агрессивно антилатинская, эта группа не допускала, что по отношению к латинянам можно занять творческую позицию; ее представители выступали в XIII в. против Григория Кипрского, а в XIV — против св. Григория Паламы;
3. гуманисты, более или менее открыто разделявшие агностицизм Варлаама.
В первой группе, как показывают оппортунистические вариации Матфея Эфесского, Иакова Кукунариса и многих других, момент вероучения был сведен к минимуму. Что касается остальных групп, то, несмотря на кажущиеся различия вероучительных позиций, их объединяло отсутствие живого богословия, опирающегося на духовную жизнь и способного удовлетворить запросы Нового Времени; можно было без конца повторять постановления Вселенских соборов, посвящая свои духовные и интеллектуальные силы светской философии, в которой и искали окончательный ответ на основные проблемы бытия. Такое мышление было не в состоянии вступить в подлинный диалог с западной мыслью; оно могло, напротив, завершиться религиозным компромиссом, основанным на релятивизме. Изначальная антилатинская направленность антипаламитского лагеря и в самом деле стала приглушаться во второй половине XIV в. Более того, самые выдающиеся противники монашеского богословия решительно вступили на путь унии с Римом; одни следовали при этом Варлааму, то есть не имели настоящих убеждений относительно вероучения, так как номиналистическая философия не допускала наличия таковых; другие были очарованы всеобъемлющим синтезом Фомы Аквината (переведенного на греческий в середине XIV в. Димитрием Кидонисом) который казался им согласным с их философскими стремлениями и более «греческим», чем богословие монахов… Какова бы ни была конфессиональная оценка этих обращений, неоспоримо, что они являлись отказом от живой духовной традиции христианского Востока…