Следовательно, истина есть лишь своего рода проверочная тема для написания сочинений, по которым определяется распределение мест в сообществе. И получается, что оценивается чаще всего не качество шага к истине, не его размер, а виртуозность, искусство, с которым ученый движется. Поэтому настоящие ученые очень часто оказываются непризнанными гениями до тех пор, пока не найдется некий виртуоз, который подымет их на щит и использует для собственного продвижения к месту, громя «ретроградов и душителей гения». Отсюда и столь известный карьеризм и политические танцы в научных сообществах всех уровней. Истина не есть подлинная цель научного сообщества! Но мы знаем только о ней. Все остальное – только для своих.
Что же в таком случае позволяет науке познавать действительность и обеспечивать технологию и производство возможностями? Задача отобрать кормушку у церкви. Изначально, еще во времена борьбы с религией, заявленный «свой» предмет – знание устройства мира. Церковь, кстати, ничем другим, кроме знания о том, как устроен истинный мир и как в нем надо жить, и не располагала. Знание того, как устроен мир, то есть обладание Образом мира, – одна из насущнейших психологических потребностей человеческого сознания. Захватить эту монополию – это, может быть, поприбыльнее, чем захватить монополию на хлеб и зрелища. Но как отобрать право на «истинное знание устройства мира»? Объявить знания противника ложью. Отсюда и заявленный вначале наукой способ познания – борьба с церковной ложью. Однако вскоре после победы он стал даже не внутренним согласием сообщества бороться с ложью, а, скорее, согласием всех ученых, позволяющим им, если они видят уязвимость своего собрата, уничтожать его или его творение. По сути, это нечто вроде очень жесткого варианта естественно-искусственного отбора – выживает только то, что способно выдержать критику! И этим мы отличаемся от религии, где критика недопустима и есть согласие принимать многое на веру! Ничего на веру!
Истина – это то, что я не могу разрушить ни одним из известных мне способов.
А почему ее надо разрушать? Да потому что она – наш щит. И если я не могу его разрушить, значит, он достаточно прочен. Именно эта потребность в неуязвимости и надежности своего положения заставляет работать большинство членов научного сообщества. Правда, есть и такие, которые искренне хотят постичь истину. Но таким в любом сообществе приходится туго.
Что же такое истина? Если не пытаться отвечать на этот вопрос отвлеченно и вообще, то он превращается в достаточно доступный вопрос: что наука понимает под истиной?
При такой постановке вопроса мы приходим к двум сторонам научного понятия «истина», о которых спорят еще со времен античной философии. Истина – это или то, что есть, то есть действительность, или же способность иметь верное представление или суждение о действительности.
И то и другое – весьма условные определения, просто потому, что зависят от глубины нашего познания действительности, а значит, всегда будут оставаться несовершенными, хотя бы потому, что мир бесконечен. А это значит, что за пределами описанной нами части мира все может быть не так, как мы посчитали действительным на основе знания нашей действительности. И то, что в пределах нашего мира есть непременный закон, в более широком мире есть лишь частный случай проявления некоей закономерности. И по мере познания законов существования более широкого мира мы будем переводить нечто, что ранее считалось истинным, в разряд случайностей, как было, например, с механикой Ньютона или геометрией Евклида.
Следовательно, хотим мы того или не хотим, но в этом мире нет истины – и все есть истина. Иными словами, сам мир истинен, но нам не дано ни иметь его исчерпывающего описания, ни понять до конца взаимодействия его частей.
В таком случае остается только поставить себе условное ограничение на предел поисков истины как познания действительности и договориться считать истинным то, что определенно и предсказуемо дает возможность извлекать из действительности пользу для наших жизней. Это чрезвычайно важное согласие и позволяет научному сообществу занимать свои два стула. Возможность в этом мире ограниченной истины оправдывает нежелание всецело отдаться ее поиску, откупаясь от людей научной халтурой, потребительскими технологиями.