В случае с другими словарями это не так очевидно. Иногда словари писались по заказу научного или естественнонаучного сообщества, которое еще только рвалось к власти и через словари насаждало свой язык. А поскольку за языком, то есть за словами, скрываются понятия, то есть определенное понимание того, о чем говоришь, то так прививалось и определенное мировоззрение. Самый яркий пример такого заказного словаря, созданного сообществом, еще не захватившим власть, была «Энциклопедия» Дидро и Даламбера, которая подготовила Французскую революцию.
Подготовила, осуществив сначала переворот в умах, то есть как раз в мировоззрении. И сделала это, именно прививая новый понятийный язык. Словарь Ушакова, как пишут об этом сами авторы, решал почти такую же задачу, – он «приводил в порядок» «испорченный» за время революции и гражданской войны русский язык, приучая безграмотных победителей извлекать значения незнакомых им слов из общего источника, который сам подпитывался из идеологических глубин коммунистической партии.
Современные толковые словари, по видимости являясь языковедческими, в действительности продолжают дело первой революционной энциклопедии и незаметно насаждают идеологию или мировоззрение естественнонаучного сообщества, которое уже перестало быть правящим, но пробралось в умы, как когда-то религия, которую естественники и отодвигали от власти. Поэтому определение мировоззрения не может не быть насаждением определенного мировоззрения, а значит, является примером работы прикладных психологов.
Как я уже писал, само понятие мировоззрение – Weltanschauung – было создано Шлейермахером в начале восемнадцатого века. В Россию оно пришло не сразу, и словарь Даля в середине девятнадцатого века его еще не знает.
Как, кстати, не знает и Философский словарь Радлова в 1904–1913 годах. Поэтому будет вполне оправданным посчитать исходным определением мировоззрения в России именно определение сталинского словаря Ушакова. По крайней мере, именно после него это понятие стало общеупотребительным.
Определеньице это еще совсем кратенькое и помеченное примечанием: книжное.
«Мировоззрение. Совокупность взглядов, воззрений на окружающее, на жизнь, на мир, на ту или иную область бытия. Люди разных мировоззрений. Мировоззрение древних греков. Буржуазное мировоззрение. Марксистское мировоззрение».
Последние примеры чрезвычайно красноречивы. Наши языковеды к 1938 году, когда вышел этот том, только начинают осваивать понятие мировоззрения, а в идеологии оно уже давно общее место, и прикладные психологи марксизма профессионально изменили его у половины человечества.
Однако для языковеда это понятие, похоже, совсем не из его пищевого рациона, поскольку выйти за пределы сталинского определения они, в сущности, так до сих пор и не смогли. В конце советской власти, в 1986 году академический «Словарь русского языка» смог развиться только до:
«Мировоззрение. Совокупность принципов, взглядов и убеждений, определяющих отношение к действительности. Коммунистическое мировоззрение».
В 2006 году словарь Ожегова и Шведовой еще лаконичней:
«Мировоззрение. Система взглядов, воззрений на природу и общество».
В том же году «Большой толковый словарь правильной русской речи» Скворцова вообще не знает этого слова. Видимо, оно неправильное…
Если бы был смысл придираться к языковедам, то стоило бы задать уточняющий вопрос: что такое система или совокупность? Точнее, что они имеют в виду под этими странными словцами, и выяснилось бы, что именно там и скрывается определение мировоззрения. Скрывается языковедами, конечно, которые, попросту говоря, спрятались от задачи, которую должны были решить. Но мировоззрение нельзя определить, не раскрыв, что это за система или совокупность. Именно поэтому и меняются в словарях перечисленные составляющие – они не так важны, – но сохраняется, что мировоззрение всегда некая «система» или «совокупность» взглядов. Иначе говоря, важны не взгляды, а то, во что они собраны или сложены.
Однако это словари, которые должны не исследовать и не давать настоящие определения, а всего лишь создавать у народа ощущение, что мир описан наукой полностью и уверенно, а потому ни за каким странным понятием не таятся ни тени, ни тревога, и оттуда никогда не выпрыгнет неведомое. Поэтому обыватель может спокойно пастись на сдобренных нитратами полях научно-политического пастбища. Ему ничего не угрожает, а кушать его будут не жестоко и внезапно, а человеколюбиво и планово…
Кроме словарей были и исследования, которые языковеды вели для себя. Как таковое мировоззрение они, кажется, не исследовали, зато пытались понять, как человек видит мир. Назывался этот раздел современного языкознания – картина мира и человека. Точнее, наивная картина мира. Очевидно, в противоположность научной, которая гораздо умней и взрослей народной.