Библия рассматривает Авраама как отца всех верующих. Повинуясь божественному зову, он выходит навстречу неизвестному. Вопреки зримой очевидности, у него хватает доверия к Богу, достаточно доверия, чтобы пойти на риск, не опираясь ни на что, кроме слов Божьих. Честно сказать, ему, судя по Быт 12:10–20 и Быт 16:2 (где он на всякий случай взял вторую жену), не был чужд и определенный прагматизм. Однако традиция видела в нем образец доверия к Богу. В самой Книге Бытия его глубочайшую веру выдает поразительное послушание в 22:1–14 (впоследствии отмечавшееся новозаветными авторами). Так, в Гал 3:6 Павел говорит о выдающейся вере Авраама, ссылаясь на Быт 15:6 (см. также Рим 4:22–23). Перечень верных в Евр 11:8–19 также выделяет Авраама как образец доверия к Богу. Таким образом, традиция в процессе своего развития творчески превратила народные сказания в живое свидетельство и пример веры. Это древнее «благовестие» (если воспользоваться Павловым термином) состоит в том, что даже эта семья со всеми ее трудностями может быть носителем обетования как для своих собственных будущих потомков, так и для тех людей за ее пределами, которые включены в обетованное будущее и замысел Божий, простирающийся далеко за пределы данной семьи. Очень важны матери этой семьи, но важна и Агарь, хотя она и живет как бы на обочине, на кромке основной линии рода.
Книга Исхода содержит тексты, имеющие колоссальное значение для иудаизма и христианства. Она также является первым свидетельством об определяющей роли Моисея в жизни Израиля. Эту книгу можно условно разделить на три основные части.
Рассказ об исходе как таковом, то есть уходе общины рабов по зову ГОСПОДА от фараонова ига, занимает главы 1–15. Это повествование находится в самом средоточии израильской религиозной памяти, как о том свидетельствуют и его «пересказы» в Писании (Исх 12:26–27; 13:8–10, 14–15, Втор 6:20–24; 26:5–9). До нынешних дней оно используется в пасхальном седере иудаизма. Этот рассказ стал ключевой парадигмой веры, где Израиль предстает как избранная и возлюбленная ГОСПОДОМ община, ради которой ГОСПОДЬ решающим образом вмешивается в общественные события (Исх 4:22). Повествование об исходе сообщает также нечто очень важное о характере самого ГОСПОДА, Бога Израилева: он обладает мощью низринуть великую империю, сделать ее слабой и бессильной.
В былые времена, когда ученые больше доверяли историко–археологическим данным, исход считался историческим событием, которое имело место где–то между 1280 и 1230 годом до н. э., на переходе от бронзового века к железному веку. Фараоном исхода мог быть либо Рамсес II, либо Сети I, либо Мернептах, но в любом случае исход вписывался в реальную историю Египетского царства. Современные ученые сомневаются в «историчности» исхода. Известный археолог Уильям Девер осторожно замечает:
Весь цикл рассказов об «исходе и завоевании» следует считать большей частью мифическим. Мифическим, то есть представляющим собой вымысел, призванный утвердить определенные религиозные верования
(Dever 2001, 121).Подлинные исторические события сокрыты в тумане прошлого, но нельзя исключать, что рассказы о чудесах исхода уходят корнями в какие–то реальные происшествия. Впрочем, исторических подтверждений исходу, мягко говоря, не хватает, а творческая фантазия работала в полную силу, поэтому лучше считать этот текст «парадигмой», как предлагает Эрик Фёглин (Voegelin 1956). Тогда мы видим, что перед нами заявка на подчеркнутый партикуляризм, но партикуляризм, который допускает и даже стимулирует реинтерпретацию в новых обстоятельствах и ситуациях.
Повествованию явно присуща многослойность, которую часто объясняют с помощью документальной гипотезы. Согласно этой гипотезе, наказание мухами (8:16–19) и нарывами (9:8–12) взято из священнической традиции (то есть нынешняя форма текстов возникла не раньше эпохи плена). Если эти тексты действительно сложились и оформились в VI веке до н. э. (видимо, большая их часть именно так и датируется), то «фараон» как минимум этих конкретных «язв» может быть Навуходоносором, могущественным вавилонским правителем, завоевавшим Иерусалим. Вообще в результате всех этих исследований становится ясно, что любой эпизод данного повествования можно соотнести с любым столкновением с жестокой тоталитарной властью. Поэтому тема «ГОСПОДЬ против фараона» — это не исторический репортаж, а пересказ парадигматической конфронтации.