– Просто принимай своевременно свои таблетки, и ты в полнейшей безопасности, да и она тоже.
– Я имею в виду патруль времени…
– Предусмотри все настолько тщательно, чтобы он не мог этого обнаружить, – сказал Метаксас. – Так что это не так уж рискованно.
– Но ведь случись, что она от вас забеременеет, тогда вы можете стать одним из своих собственных прародителей.
– Небольшая предосторожность, вот и все, – сказал Метаксас.
– Но ведь…
– Не может быть такого, чтобы кто-нибудь от меня забеременел по случайности, мальчик. Разумеется, – добавил он, – когда-нибудь, возможно, мне и захочется отколоть с нею такое умышленно.
Я почувствовал, как ветры времени готовы были разразиться ураганом.
– Да ведь то, что вы говорите, является полнейшей анархией! негодующе воскликнул я.
– Скорее нигилизмом, если выражаться более точно. Послушай, Джад, взгляни-ка на эту книжку. Здесь перечислены все мои прародительницы, их тут сотни, начиная с девятнадцатого столетия и вплоть до десятого. Ни у кого еще во всем в мире нет такой родословной, за исключением каких-нибудь бывших мерзких королей и королев. Но даже они вряд ли могут похвастать такой полнотой.
– А Капистрано? – спросил я.
– Он добрался в прошлом только до четырнадцатого столетия! И к тому же он ненормальный. Тебе известно, для чего ему понадобилось составление генеалогического древа?
– Да.
– Он очень больной человек, разве не так?
– Верно, – ответил я. – Только вот скажите мне, почему это вам так не терпится переспать со всеми своими прародительницами?
– Тебе в самом деле хочется это знать?
– В самом деле.
– Отец мой был неприветливым, вызывающим только ненависть, человеком, – признался Метаксас. – Он избивал своих детей каждое утро перед завтраком – так, чтобы поупражняться. Его отец был таким же нелюдимым и злобным. Он заставлял своих детей жить в самых скотских условиях. В моем роду длинный перечень авторитарно-диктаторского склада ума мужчин-тиранов. Я презираю их всех до единого. Это такая вот у меня форма бунта против отцовского имиджа. Я следую все дальше и дальше в прошлое, соблазняя жен, сестер и дочерей этих мужчин, которых я так ненавижу. Этим я уязвляю их самодовольную чопорность.
– В таком случае, если уж быть действительно последовательным, то начинать следовало бы с собственной матери?
– Я питаю отвращение к своим родителям, – сказал Метаксас.
– Понятно.
– А вот мои прабабки – это да! И все дальше, дальше и дальше! – Глаза его блестели. Для него это была божественная миссия. – Я уже перепахал двадцать-тридцать поколений, и намерен так поступить еще не менее, как с тридцатью! – Метаксас разразился столь характерным для него пронзительным, сатанинским смехом. – Кроме того, – сказал он, – я получаю от этого самое большее в своей жизни удовольствие. Другие обольщают женщин по случаю, когда такая возможность представится. Метаксас совращает систематически!
Это придает смысл и стройность всей моей жизни. Тебя это, кажется, немало заинтересовало?
– Ну…
– Это самое сильное наслаждение из всех, что можно испытать.
Взору моему представилась целая вереница обнаженных женщин, лежащих одна рядом с другой, простирающаяся куда-то в бесконечность. У каждой из них вытянутое лицо и острые скулы Фемистоклиса Метаксаса. А сам Метаксас терпеливо продвигается вверх по линии от одной из этих женщин к другой, на несколько минут задерживаясь возле каждой, чтобы удовлетворить странную свою прихоть, сначала с одной, затем с соседней, затем со следующей за нею и так далее. И в своем не знающем усталости рвении, он настолько далеко продвигается вверх по линии, что раздвигающие перед ним ноги женщин становятся все более и более волосатыми, все меньше и меньше становятся их подбородки – это уже женские особи питекантропа, человека прямоходящего, а прямоходящий Метаксас все дальше уходит к самому началу времен. Браво, Метаксас, браво!
– А почему тебе когда-нибудь не попробовать тоже? – спросил у меня Метаксас.
– Ну…
– Говорят, что ты родом из греков.
– Да, со стороны матери.
– Тогда вероятные твои прародители могут жить прямо здесь, в Константинополе. Ни один уважающий себя грек в эту эпоху даже и не думал жить в самой Греции. Сейчас в этом городе обязательно должна быть одна из обаятельных твоих прародительниц!
– Ну…
– Отыщи ее! – вскричал Метаксас. – Возьми ее! Какое наслаждение!
Какое исступленное наслаждение! Отринь пространство и время! Ткни своим пальцем прямо в глаз самому Господу Богу!
– Я не очень-то уверен, что мне так уж этого хочется, – произнес я.
Но здесь я ошибся.
28
Как я уже сказал, Метаксас перевернул всю мою жизнь, круто изменил судьбу. Далеко не все перемены, которые произошли после этого в моей жизни, оказались для меня благом. Но главное, что он сделал – это он вселил в меня уверенность. Он передал мне как частицу присущей ему искры Божьей, так и частицу характерной для него разнузданной наглости. Я научился у Метаксаса высокомерию.
До сих пор я был весьма скромным и не выпячивающим свое "я" молодым человеком, во всяком случае в своих отношениях с людьми старше меня по возрасту. А в том, что касалось моей работы в Службе Времени, я был и вовсе еще не оперившимся и не очень-то энергичным в различных начинаниях.
Частенько мне приходилось серьезно задумываться над тем, что все-таки нужно делать в том или ином конкретном случае; я, несомненно, выглядел в глазах других еще более наивным, чем на самом деле. И все потому, что был я очень молод и мне многому еще предстояло научиться и многое узнать, не только о себе, что естественно для всякого, но также и о тонкостях работы в Службе Времени. Пока что большей частью мне встречались люди старше меня, более ловкие, хитрые и куда более испорченные, чем я, и я относился к ним со всем почтением, на какое только был способен: Сэм, Дайани, Джеф Монро, Сид Буонокоре, Капистрано. Но теперь со мною был Метаксас, который был старше, изворотливее, хитрее и циничнее, чем все они вместе взятые. Он придал моей жизни такой импульс, что после встречи с ним я перестал метаться на орбитах вокруг других людей и вышел на свою собственную траекторию.
Впоследствии я узнал, что это еще одна из функций Метаксаса в Службе Времени. Он берет юнца-молокососа, новоиспеченного курьера, и наполняет его душу той мерой самодовольства и развязности, которые необходимы, чтобы стать преуспевающим курьером, действующим совершенно самостоятельно.
Когда я вернулся с маршрута, где стажировался у Метаксаса, я уже совершенно не опасался первой своей вылазки в прошлое в качестве единственного курьера, сопровождающего группу. Я был готов справиться с этой новой для себя, ролью. Метаксас послужил для меня наглядным примером того, какой артистичностью должен обладать курьер, чтобы воссоздать цельную картину прошлого для своих клиентов, и это было как раз тем качеством, о котором я мечтал. Меня больше совсем не волновали ни риск, ни ответственность, которые были с этим неразрывно связаны.
– Когда вы вернетесь из отпуска, – предупредил меня Протопопулос, вы возьмете с собою шестерых в однонедельный маршрут.
– К черту отпуск! Я готов отбыть прямо сейчас!
– Вы готовы, а вот ваши туристы еще нет. И нравится ли вам это или нет, но по закону вам положен отдых между вылазками. Вот и отдыхайте.
Встретимся с вами, Джад, здесь ровно через две недели.
Вот так получился у меня отпуск против собственной воли. Велико было искушение принять приглашение Метаксаса и навестить его виллу в 1105 году, но тут мне пришло в голову, что, возможно, Метаксас по горло пресыщен моей компанией. Какое-то время я обдумывал, не податься ли с какой-либо из экскурсионных групп к битве при Гастингсе или Ватерлоо, или даже еще дальше – к Распятию – и сосчитать, сколько Дайани там уже находится. Но и эту мысль я выбросил из головы. Теперь, когда я уже был в преддверии самостоятельного маршрута в прошлое, мне совсем не хотелось, чтобы меня вел кто-либо другой. Мне нужно было во что бы то ни стало сохранить в себе ту недавно обретенную уверенность в себе, которой мне раньше так недоставало.