– Мне совсем не хочется быть доисторическим богом! Мне хотелось бы снова отправляться вниз по линии! И встретиться с Пульхерией! И…
– Все это теперь для тебя совершенно исключено, – произнес Сэм, и слова его вколачивались в мою голову ударами лезвия гильотины. – Ты не существуешь, Джад. Отправиться вниз по линии для тебя – самоубийство. А если ты начнешь ошиваться возле Пульхерии, патруль подловит тебя и, не церемонясь, переправит вниз по линии. У тебя нет выбора, Джад – или тайное добровольное заточение, или гибель. Ты или спрячешься где-то, или умрешь.
– Но ведь я же совершенно реален, ведь я же существую, Сэм!
– Существует на самом деле только тот Джад Эллиот, который в настоящее время находится под арестом в 2059 году. Ты же – остаточный продукт, порождение парадокса и ничего более. Но я люблю тебя ничуть не меньше, малыш. Я подвергаю смертельной опасности свою собственную черную шкуру только потому, чтобы помочь тебе, но в действительности тебя просто нет. Поверь мне. Ты собственный свой призрак. Собирай вещички и выметайся отсюда!
62
Я нахожусь здесь вот уже три с половиной месяца. По календарю, который я веду, сегодня – 15 марта 3060 года до нынешнего времени. Таким образом, я живу примерно за тысячу лет до Иисуса Христа.
Жить мне не так уж плохо. Здешний люд занимается в основном земледелием. Территория эта принадлежит давно исчезнувшему для моих современников Хеттскому царству. Греческие поселенцы появятся здесь не меньше, чем через три столетия. Я изучаю язык – в основе своей он индоевропейский, и я быстро им овладеваю. Как и предсказывал Сэм, я здесь бог. Когда я показался здесь, племя поначалу хотело убить меня, но я проделал несколько фокусов с помощью своего таймера, шунтируясь прямо у них на глазах, и теперь они не осмеливаются причинять мне какой-либо вред.
Да и я сам пытаюсь быть доброжелательным божеством. Вот сейчас я помогаю наступить весне. Я пошел на берег пролива, который со временем назовут Босфором, и произнес длинную молитву по-английски с просьбой о хорошей погоде. Местным жителям моя молитва очень понравилась.
Они дают мне всех женщин, каких я только пожелаю. В первую ночь мне дали дочь вождя, и с тех пор я пропустил через свою постель практически всю, достигшую половой зрелости, женскую половину населения деревни. Я прекрасно понимаю, что со временем меня захотят женить на ком-нибудь, но я хочу сначала снять пробу. Запах, исходящий от женщин, не очень-то хорош, но некоторые из них впечатляюще страстны.
Я здесь ужасно одинок.
Три раза у меня побывал Сэм, дважды – Метаксас. Больше меня никто не навещал. Я их не упрекаю: слишком велик риск. Два моих самых верных друга подарили мне пузырьки, книги, лазер, огромный ящик музыкальных записей и множество других вещей, которые со временем поставят в тупик археологов.
– Приведи мне Пульхерию, – попросил я Сэма. – Так просто, в гости.
– Не могу, – ответил он.
И я понимаю, что он прав. Это будет не что иное, как похищение, и отзвуки его приведут к неприятностям с патрулем времени у Сэма и уничтожению меня самого.
Мне просто ужасно недостает Пульхерии. Видите ли, я провел с ней всего одну ночь, но мне все время кажется, что я знаю ее очень хорошо, притом не только как партнершу в сексе. Временами я теперь сожалею о том, что не обладал ею, когда она была Пульхерией Фотис.
Любимая моя! Моя грешная пра-пра-пра– одному Богу известно сколько раз еще прабабушка! Никогда мне больше не увидеть тебя. Никогда не прикоснуться к твоей нежной коже, твоей… Нет, мне не хочется истязать себя больше. Я постараюсь позабыть тебя. Вот так!
Я утешаюсь, когда свободен от выполнения своих обязанностей в качестве божества, тем, что надиктовываю свои воспоминания. Все теперь записано, зафиксированы все подробности моей истории, в результате которой я очутился в столь затруднительном положении. Пусть эти мои воспоминания послужат предостережением другим многообещающим молодым людям, пусть знают, как можно деградировать до состояния абсолютного отрицания собственного существования. И я буду продолжать записывать свои воспоминания и дальше. Я расскажу о том, что такое быть хеттским богом.
Завтра, например, у нас должно отмечаться празднество весны и плодородия, и десять самых благочестивых и красивых девственниц деревни придут к богу в его жилище, чтобы…
Пульхерия!
Почему я здесь так далеко от тебя, Пульхерия?
Я все время думаю о тебе.
Еще достаточно времени у меня есть для того, чтобы размышлять о своей теперешней судьбе. Мысли, к которым я прихожу, очень для меня неутешительны, хотя я и сомневаюсь в том, что патрулю времени удастся разыскать меня здесь. Но у него существует иная возможность.
Патруль знает, что я скрываюсь где-то вверху по линии, защищенный парадоксом перехода.
И патрулю захочется выкурить меня из этого прибежища и уничтожить только за то, что я являюсь в общем-то не чем иным, как мерзким отродьем парадокса.
А власти у патруля хоть отбавляй. Предположим, он задним числом уволит Джада Эллиота со Службы Времени до того, как тот пустится в свое злосчастное последнее путешествие. Если Джад Эллиот никогда не попадает в средневековую Византию вообще, то тогда вероятность моего существования понизится до нуля, и я больше не буду защищен парадоксом транзитного отстранения. Войдет в силу действие закона меньших парадоксов. И исчезну я, как струйка дыма.
Я знаю, почему они до сих пор еще не сделали этого. Да потому что тот, другой Джад, благословил его Господь, все еще дожидается суда за совершение времяпреступлений внизу по линии, и они не могут задним числом «выдернуть» его, пока не будет доказана его виновность. Им нужно довести до логического конца судебное разбирательство. Если вина его будет доказана, то, как я полагаю, к нему будут применены определенные санкции.
Но судебная процедура раскручивается весьма неторопливо. Джад все еще под арестом. Сэм, безусловно, рассказал ему о том, что я здесь и нуждаюсь в защите. Судебное разбирательство может затянуться на месяцы, годы, кто знает, на сколько. У него свой базис нынешнего времени, у меня свой, и мы двигаемся к своему будущему вместе, синхронно, день за днем. А пока что я все еще здесь.
Одинокий. Совсем упавший духом.
Мечтающий о своей, потерянной навеки, Пульхерии.
Может быть, они никаких действий против меня и не предпримут.
А может быть, возьмут да и покончат со мной завтра.
Кто знает? Бывают мгновенья, когда мне это становится совершенно безразлично. Одно, по крайней мере, утешает меня. Такая смерть будет абсолютно безболезненной. Не будет даже самого короткого мига мучений. Я просто уйду туда, куда уходит пламя свечи, когда на него подуют. Это может случиться когда угодно. А пока течет еще моя жизнь один час за другим, я то играю роль бога, то слушаю Баха, то предаюсь галлюцинациям благодаря пузырьку, то диктую свои воспоминания. Но все это время дожидаюсь конца.
Он может наступить прямо на середине диктуемого предложения, и я уве…