– Что может быть главнее рождения нашего сына Народама Сейхану? – воскликнул король.
– Пророчество! – грянул над их головами грозный голос.
Визиофея вскрикнула и закрыла лицо тонкой тканью цвета индиго. Король поспешно поднялся, заслоняя собой испуганную супругу. Джулия, стоящая за дверью, отшатнулась, прижав к губам золотой шарф, чтобы никто не услышал как она шепчет:
– Анх То – Сияющий Свет… То Линх – Добрый Дух… Но разве такое возможно?
Перед королем и Визиофеей стоял тот самый седовласый старец в белых одеждах, который предложил ей отправиться вверх по Меконгу.
– Тебе не стоит бояться меня, Нджаява Манн Севен, – протянув вперед правую руку, проговорил старец. – Ты должен бояться того, кто может ввергнуть твою душу в геенну огненную.
– И кто же это? – прошептал король.
– Господь, сотворивший небо и землю, – ответил старец, продолжая держать перед собой вытянутую руку. – Страшно впасть в руки Бога Живого.
– Ты прав, монах, – сказал король чуть громче. – Но я ведь не делаю ничего достойного наказания.
– Ты служишь идолам, Нджаява Манн, – возвысил голос старец. – Сможешь ли ты сказать, сколько в твоей стране золотых и серебряных идолов, каменных изваяний с четырьмя лицами и литых кумиров?
– Пожалуй, нет, – покачал головой король.
– Великое множество, – проговорил старец. – Но «что за польза от истукана, сделанного художником, этого литого лжеучителя, хотя ваятель, делая немые кумиры, полагается на свое произведение? Горе тому, кто говорит дереву: «встань!» и бессловесному камню: «пробудись!» Научит ли он чему-нибудь? Вот, он обложен золотом и серебром; но дыхания в нем нет. А Господь – во святом храме Своем; да молчит вся земля пред лицом Его! Очи Его зрят; вежды Его испытывают сынов человеческих. Дождем прольет Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер их доля из чаши; ибо Господь праведен, – любит правду; лицо Его видит праведника».[3]
Выслушай же слова пророчества, Нджаява Манн Севен – седьмой и последний король династии Македа. Ты взвешен на весах и найден слишком легким. Уже готовиться для тебя праведное наказание. «Господь с огнем и мечем Своим произведет суд над всякою плотью, и много будет пораженных Господом. Ибо вот придет Господь в огне, и колесница Его – как вихрь, чтобы излить гнев Свой с яростью и прещение Свое с пылающим огнем».[4]
Страна твоя будет разорена. Жителей уведут в плен. Города простоят в запустении тысячу лет. Джунгли опутают храмы. Каменные истуканы будут разбиты, золото, серебро и драгоценные камни разграблены. От былого могущества не останется следа.
Но если ты откажешься от злых помыслов и злых деяний своих, если ты разобьешь золотого истукана, то…
– Нет, – перебил старца король. – Если я разобью золотого идола, то не смогу держать народ в повиновении…
– Народ давно не повинуется тебе король, – проговорил старец. – Ты – Нджаява Манн – свергнутый король. Твой главный помощник Давир стоит во главе заговорщиков, которые собираются на закате расправиться с тобой…
– Давир? – воскликнул король и сжал кулаки. – Старая лисица. Еще посмотрим, кто кого. Я расправлюсь с тобой прежде, чем ты подашь тайный знак.
– Вам не придется утруждать себя, Ваша Светлость, – спокойно произнес старец. – На рассвете огненный вихрь поразит Анкор Томб, и все, пришедшие поклониться золотому идолу, превратятся в прах и пепел.
– В прах и пепел, в пепел и прах, – повторил король, пристально глядя в глаза старца. – А что будет с моим сыном, с Визиофеей?
– Твой сын станет странствующим монахом То Линхом – Добрым Духом, помогающим людям, отправляющимся на поиски истины, – улыбнулся старец. – А Визиофея…
Он провел рукой по черным блестящим волосам неподвижно сидящей женщины, по её бледному лицу и проговорил:
– Если она пробудет с тобой до рассвета, то тоже превратится в прах и пепел, а если уйдет сейчас вместе со мной, то будет жить долго и…
– А нельзя нам уйти вместе с королем? – прошептала Визиофея, молитвенно сложив на груди руки.
– Нет, – строго сказал старец. – Если бы король согласился разбить золотого истукана, то мог бы спасти не только себя, но и свою страну…
– Но ведь еще не поздно принять иное решение, – схватив старца за руку, воскликнула Визиофея.
– Поздно, дитя мое, – горько вздохнул старец. – Рассвет уже позолотил край неба. Нам следует спешить.
– О, нет, – застонала Визиофея. – Я не смогу жить без тебя, любовь моя. Я умру вместе с тобой, мой король.
– Убирайся прочь! – грозно выкрикнул Нджаява Манн Севен.