-Яков Сергеич, - сказал он, выкладывая на стол то, с чем вернулся из соседней комнаты, вход в которую закрывала плотная зеленая занавеска, служившая дверью. - Председатель колхоза в Октябрьском. Хороший мужик был.
На столе оказались трехлитровая банка молока, половина батона и банка тушенки.
-Чем богаты, - добавил дед Захар.
Егор внезапно понял, что не ел со вчерашнего вечера. Мгновенно разыгрался зверский аппетит, а в животе заурчало так, что это услышал не только проголодавшийся парень.
-Я смотрю, друг, ты весь день не жрамши? - улыбнулся старик, достал из настенного шкафчика пару кружек, вилку и сел рядом на соседний табурет, скинув на стол снятый с головы картуз.
Еду поделили так: Егору досталась тушенка, а дед Захар, ссылаясь на отсутствие зубов, довольствовался хлебом, смоченным в кружке с молоком.
Через полчаса, после нехитрого ужина оба сидели во дворе, под яблоней, на березовых пеньках. Дед Захар раскуривал папиросу, а Егор, снова искушенный стариком, держал в руке подожженную сигарету, но так и не решался затянуться, наученный горьким, в буквальном смысле, опытом. Вертя в руке тлеющий табак, он смотрел то на него, то на старика, который снова устремил свой взгляд в сторону удаляющегося к темнеющему горизонту поля. На один миг, взгляд остановился на доме Ильи Гавриловича и гараже, что был пристроен рядом. В ту же секунду, в голове родилась навязчивая мысль: ключ от замка должен быть где-то в гараже. Но Егор тут же отогнал ее от себя, понимая, что та идея с отплытием все еще неразумна, и от нее стоило бы вообще отказаться, как от не заслуживающей внимания.
-Ты думаешь, у меня руки такие мозолистые, потому что я всю жизнь ими работал? - нарушил молчание дед Захар. - А я ведь, как и ты - с бумажками. В Октябрьском, в колхозе свеклу, да зерно по бумажкам расписывал. У меня от них то мозоли имеются, на зенках. Вдаль без очков совсем не вижу.
-Но руки-то у вас все равно сильные, - заметил Егор, вспоминая рукопожатие и удары по спине.
-Так, не мудрено, - сказал старик, кивая в сторону леса. - Пол деревни с Гаврилычем похоронили.
Он достал новую папиросу, подкурил от старой и продолжил:
-Ямы копали с ним. Гробы таскали, опускали, потом закапывали. А когда сосед мой преставился, вот тогда он дал мне по полной. Одному - как? Пришлось телегу мастерить, чтобы к Чайке приделать. Еле довезли с Марией моей, выкопали могилу, опустили гроб, закопали. Вон, она до сих пор отойти не может, лежит второй месяц не шелохнется, того и гляди - один в Заболотье останусь.
Егор даже не знал что и сказать на это. И стоило ли говорить вообще. Несколько часов назад дед Захар не хотел с ним даже разговаривать, а теперь, когда у них обнаружилось общее несчастье, не замолкал, чему парень был вовсе не против. Сейчас ему было жалко собеседника и стыдно за то, что он злился до этого на, казалось бы, старческую необоснованную вредность.
-Тут кого как, - продолжал старик. - Кого дети забрали, кто сам уехал незнамо куда, а нам с Марией куда деваться? Тех бабок, которых никто не забрал - похоронили. Никого теперь не осталось, вот и доживаем вместе последние годочки.
-И как же вы живете здесь? - удивлялся Егор. - Ни света, ни магазина. До города вообще не добраться.
-Раньше как-то же жили и без света и без газа. Свет токмо в магазине был, а как закрылся, так и провода все к нему убрали. Грузовик теперь раз в две недели приезжает с продуктами. А так - что корова даст, что - лес. Токмо река ничего не дает. Лишь забирает.
После этих слов наступило молчание. Оба, где-то в глубине, снова переживали тот момент, когда осознали, что больше не увидят своих близких. Егор боялся даже представить, какого это - потерять сына. Он понимал, что сравнивать их потери было глупо - для каждого это была несоизмеримая трагедия в одинаковой степени. Однако теперь, когда обстоятельства складывались удивительным образом, начиная с внезапного утреннего порыва и заканчивая недавним голосом в голове, Егор не был уверен. что все было так однозначно. Желание отвязать лодку и уплыть как можно скорее нарастало все сильнее, червяком разгрызая изнутри. Одновременно с этим, почему-то, возникало чувство, что рядом сидящий дед Захар ничего не должен был узнать о его намерениях. Егор так и не смог найти оправданий этому странному чувству, но на всякий случай решил ничего не говорить.