Иранна взяла её за руку и повела в дом. Мы с Гелланом остались маяться на пороге. Под ногами нарезал круги Сильвэй. После того, как очнулась Мила, мы не сказали друг другу и пары десятка фраз. Молчали и сейчас. Через какое-то время Иранна вышла из домика, и мы, как по команде, вскочили, выжидательно заглядывая ей в лицо.
Муйба покачала головой:
— Я бессильна. Не вижу проклятия, да и не могу увидеть… это… другая сила. Вижу только болезнь — долгую, изматывающую, медленную…
Геллан прислонился головой к дверному косяку.
— Как у мамы… — сказал глухо.
— Да, что-то похожее… — подтвердила Иранна. — Она сейчас спит и не слышит нас, — успокоила меня, увидев, что я дёргаюсь. — Отправляйтесь к Келлабуме. Она… сильнее и глубже.
Сказала неохотно, но правдиво.
— Пусть Мила поспит, а вы поедите, умоетесь с дороги и снимете похоронные одежды с лиц.
— Предлагаешь смириться? — ядовито оскалилась я.
— Предлагаю искать выход и не пялиться на девчонку, как на хрупкую веточку.
Она меня уела. Ну да. Чтецы всех времён и народов рядом не стояли с Иранной.
— Мила сильнее, чем вы думаете, а у нас в руках — причина болезни. Возможно, знай мы о проклятии раньше, смогли бы спасти и Аму…
Геллан дёрнулся, будто прошитый током, но промолчал.
В полдень мы отправились к Келлабуме. Я — на радостном Ушане, Геллан — на Савре, Мила — на хорошенькой Софке и с неизменными пёсоглавами по бокам. Ехали, аккуратно объезжая трещины и небольшие провалы. Мне показалось, их стало больше, чем в прошлый раз, но я могла ошибаться.
Келлабуму мы встретили на полпути. С босыми ногами и полным передником каких-то трав и веточек. День стоял тихий и солнечный, казалось, приближающая зима решила поспать сегодня и не тревожить морозом, ранним снегом и прочими холодными прелестями. Всегда удивлялась погоде зеосского мира: времена года вперемешку, никогда не угадаешь, что ждёт тебя завтра. И растения здесь словно не чувствуют, что пора угомониться и уснуть: то прячутся, то снова буйно зеленеют.
Муйба-отшельница улыбалась радостно, будто соскучилась и ждала нас, дорогих гостей, очень давно. Её радость не вязалась с моим внутренним состоянием, хотелось сказать что-то резкое, чтобы стереть улыбку и посмотреть, как боль пускает корни в её глазах. Подумала и устыдилась. Она и так видела по нашим лицам, что мы не погостить приехали и не подышать свежим воздухом на природе, но продолжала улыбаться, радуясь встрече. Да, при всём трагизме, маленькие радости никто не отменял…
Она тоже развела руками.
— Я могу только замедлить ход болезни, как делала это для Амы.
— Ты знала?.. — спросил Геллан, не в силах договорить фразу до конца. Слова вставали ему поперёк горла.
Келлабума пожала плечами:
— Догадывалась, но точно не могла свести концы с концами. Не та сила… Её не способна увидеть даже сильнейшая ведьма Зеосса.
— А ты сильнейшая? — зацепилась я за муйбины слова.
Келлабума посмотрела мне в глаза:
— Не самая слабая, скажем так. Мы почти ничего не знаем о магах. Кое-что… стирается со временем. Память и события, первопричины и последствия… Исчезают рукописи, переписываются, подтасовуются факты. История меняется в угоду живущим ныне.
— Знакомо, — буркнула я, — миры разные, а пакости одинаковые.
Геллан молчал. Он теперь почти всё время молчал. Жутко хотелось ему наподдать, чтобы разозлился, что ли… или мораль какую-нибудь занудную прочитал. Но он молчал, и это бесило меня до синих обезьян.
— Как узнать, что делать надо? Не сидеть же сложа руки и ждать?
Я наблюдала глазами за Милой, что бродила неподалёку, срывая белые цветы. Она понимала причину "консилиума" и ушла на полянку сама, давая нам возможность поговорить.
Келлабума помолчала, а затем ударила ладонью по колену:
— Вам нужен другой дар. Высоко в горах живёт прорицательница — странная старуха, немного тронутая, но безобидная. Думаю, там вы сможете узнать кое-что. Или многое. Или всё. Как повезёт. Завтра с утра Геллан отправится в путь, а мы подождём его. Я… помогу Миле, как умею.
— Поправочка: вы с Милой. А я с Гелланом отправлюсь в горы.
— Часть пути придётся проделать пешком. Нет возможности до конца ехать на лошадях или ослах.
— Ну и ладно. Где не возьму силой, возьму упрямством.
— Осилишь ли? — засомневалась муйба.
— Я одного его не оставлю, — горячо прошипела я, показывая глазами на застывшую фигуру с бледным каменным лицом и прикрытыми глазами. Казалось, он вообще не здесь. И не слышал ни единого слова.
— И всё же тебе лучше остаться, — упорствовала Келлабума.