Реактивное тело наткнулось подбородком на мой худосочный кулачок, сделало кульбит на зависть гимнастам с Дю Солей и прилегло на крыльце. Я тогда весьма обкакался от переживаний, что пришиб пацана. Но, оказалось, нет. Паренек очухался, повертел головой, поставил тело вертикально и, одновременно глядя куда-то на Большую Медведицу и свои ботинки, поковылял прочь.
Оказалось, он вообще не из нашей драки был, а бежал куда-то по своим делам.
В том же зале проводились сеансы просмотра кинофильмов. Поскольку новинками синематографа нас баловали примерно так же часто, как и папу римского сексом, то каждый сеанс был как праздник. Но кино быстро заканчивалось, а праздника все еще хотелось.
…И вот после какого-то нового, но конкретно заунывного фильма, в котором женщины с красными пятнами на лбу поют, пляшут и плачут, а мужики дерутся, а потом тоже поют, пляшут и плачут, мы, плюясь, минут за пять до конца сеанса выползли из зала, косорыло щурясь на свету. Выход из зала был через тамбур метра три длиной. По бокам, в углах, стояли штук шесть огнетушителей. Зря они там стояли. Ох зря…
Мы даже не сговаривались заранее. Деньги, потраченные на кино, время, убитое без пользы, отмененная дискотека — в общем, все способствовало и подталкивало нас к немного противоправным действиям.
Я взял один огнетушитель. Товарищ взял второй. Рычаги мы подняли одновременно. Следом пошел еще один прибор, и еще один… Шесть одновременно работающих огнетушителей в маленьком тамбуре образовали впечатляющий душ Шарко, дымный штрек и бассейн с пеной для купания слонов.
И тут закончился киносеанс. Точнее, не закончился, поскольку ленивые титры медленно, как изнасилованная черепаха, ползли по экрану, но зрители, а особенно самые умные, уже ломанулись на выход.
Сначала раздался крик самой нетерпеливой зрительницы, которая, несмотря на полторы сотни живого веса, умудрилась первой забежать в тамбур. Спустя полсекунды ей уже вторила народная разноголосица народными же выражениями. Судя по всему, в темном тамбуре в клубах пены происходило соитие народа с первичными средствами пожаротушения.
И тут «вдруг, как в сказке, скрипнула дверь»… Хотя нет, опять вру. Старая деревянная дверь, видавшая еще первых покорителей Севера, вылетела как пробка из задницы бегемота, страдающего метеоризмом. Следом за ней на уже пустых огнетушителях выкатились давешние полтораста килограммов, при этом вереща и выкобениваясь не хуже, чем тетеньки в индийском кино. Но если тетеньки в кино своим танцем показывали неукротимую любовь к своим лоснящимся индусам, то танец жирного тела говорил о желании нашей крови — ну или по крайней мере инвалидности конкретной.
Это была последняя капля. Вид огорченной тетеньки вывел нас совсем из душевного равновесии, и не сговариваясь мы завернули кеды куда подальше от этого спектакля.
…Вскоре народ матерясь разошелся по домам, и только неутомимое тело в полтораста килограмм полночи бродило зловещим призраком вокруг пустующего клуба и призывало всевозможные кары на наши пустые головы.
Летучий змей
В детстве, не совсем далеком, но уже покрывающемся туманом склероза, в каком-то журнале — может, «Юный техник», а может, еще в каком издании для творческого рукоблудия — мой пытливый взгляд высмотрел схему сборки воздушного змея.
Тогда, в благословенных восьмидесятых, змеи не лежали в магазинах на прилавках, и на обочине дорог ими тоже не торговали; поиметь такое чудо было возможно только через терпение, перемазанную клеем одежду и прямые руки.
Руки у меня были прямые, а вот терпения явно не хватало, но тем не менее в один прекрасный день я, настрогав длинных щепок с угла деревянного сарая (за что потом крепко получил) и вероломно умыкнув у матушки кусок кальки (за что тоже потом получил), уединился за столом и принялся ваять.
Ваятель из меня, надо прямо сказать, был как из Айвазовского сантехник, но худо-бедно через пару часов из-под моих рук вышел ШЕДЕВР.
Шедевр был страшен внешне, но сделан добротно и весил как мадам Крачковская. Понятное дело, в аэродинамической трубе я его не продувал, поэтому летные качества были мне неизвестны, но затраченные силы и сам его вид внушали уважение не только мне, но и бате, железному и жесткому человеку, который, увидев ЭТО, вздрогнул головой, осторожно потрогал пальчиком и поинтересовался, кого я собираюсь убить.