Когда вечером гость врубал телевизор, Бугайкин горел стыдом и стеснялся своего стыда.
Как-то утром он сказал Нине:
— Мне неудобно жить. И я хочу умереть.
— Умри, дядя Витя, — охотно согласилась Нина… и просчиталась.
Получив справку о смерти мужа, Бугайкина Семена Иннокентьевича, Нина успокоилась. Она не пожалела денег на хорошие похороны с поминками, блинами, кутьей… Поминки кончились веселой пьянкой.
Попав в иную сферу, Бугайкин сразу принялся писать докторскую. Отказавшись от рая, он поместился опять в своей прежней квартире. Теперь уже совершенно невидимым для других.
Характер Бугайкина изменился. Потеряв стеснительность, он невзлюбил молодых людей, приходящих к Нине. И стал сбрасывать с полок посуду. Тарелки, чашки, рюмки летали по всей квартире и шумно разбивались. Теперь ему нравилось включать телевизор на полную мощность. Соседи негодовали.
Нина не понимала, что происходит. Пригласить кого-нибудь приличного из кафе стало невозможно.
Между тем докторская диссертация Бугайкина двигалась нелегко, но не безуспешно. Он особенно пристрастился бить редких теперь пришельцев сковородкой.
Входит молодой человек, а его сковородкой по башке — блям!
— Дядя Витя! — кричала Нина в темные пустоты бесконечности. — Прекрати! Раз умер, то веди себя тихо.
Однажды она взяла справку о смерти Бугайкина и подняла над головой. В ту же секунду справка вырвалась из рук, превратилась в комок бумаги, вылетела в форточку.
Нина села на пол и от безнадежности зарыдала. Кто-то мягко стал гладить ей голову, вытирать слезы.
— Семен Иннокентьевич, прости меня.
Но кругом была мертвая тишина.
В этой тишине было удобно работать.
«Через несчастье к счастью в потусторонних сферах» — это была тема диссертации Бугайкина.
К весне Семен надеялся защититься. Где? И как? Он не знал. Но верил, что с первыми, еще стеснительными листочками тополя он представит выстраданный труд всей своей прежней и будущей жизни.
Списанный
Витя Кошелев поглядел в небо. Увидел себя в ползущем облаке. Упал на землю. Упал среди бурелома в Жилинском лесу. Рядом — осина с вывернутыми корнями и ольха. А там, внизу — речка. Сыро. Осень. Сыро. Осень в крови. Уже осень.
И вспомнил комнату номер семь. Его вызвали в компьютерный центр. В комнате девушка с летними голубыми глазами. Там он подумал про небо, очищенное от облаков. Девушка разговаривала по телефону. Обрывки разговора…
В Париж… когда… в Эмираты…
— Одну минутку, — сказала она в трубку. И к Вите. — Вы ко мне? Как фамилия?
— Тихонов.
— Имя-отчество?
— Виктор Сергеевич. Меня вызывали, — сказал Виктор.
— Виктор Сергеевич Тихонов, Сиреневый бульвар 23, год рождения 1971.
— Совершенно верно, — Виктор улыбнулся. Он еще подумал, что неплохо бы ее куда-нибудь пригласить.
— Вы списаны, — услышал Кошелев.
— Как это понять?
— Сняты с компьютерного учета, — и еще раз повторила. — Списаны.
— Ну я же вот, вы же видите.
— Конечно. Так что из этого?
— Слушай, а ты слышала каскад в стиле ретро? — это она уже говорила по телефону.
— Я же вот, живой, — перебил Виктор.
— Прости, тут списанный пришел, — опять по телефону. И к нему. — Чего вам непонятно, я же русским языком. Могу и по-английски. О вас уже передали по Интернету. Будете всюду в одном качестве, в любой стране. Для таких, как вы, создан фонд помощи списанным.
— Я не понимаю.
Она включила компьютер. Виктор увидел: Виктор Сергеевич Тихонов, 1971 года рождения, Россия, Москва, Сиреневый бульвар 23. Списан. Убедились?
— Но я же вот.
— Раз вас нет в компьютере, то вами будет заниматься только фонд помощи. Получите там пособие, талоны на пропитание и другие услуги. Компьютерный центр закрыт для вас навсегда.
— Девушка, но ведь это…
— Извините, вы мешаете мне работать.
— Но я же не болен, не умер. Посмотрите на меня.
Виктор услышал механический голос в комнате:
— Уходите, не мешайте работать. Уходите, списанный.
Голос выбил Кошелева из комнаты.
Осенний дождик смыл остатки раздраженной памяти Кошелева.
Повезло
— Григорий Чернобой?
— Я.
— Если сначала будет сложно, не смущайтесь.
— А в чем дело? Где я?
— Сейчас я вам все объясню.
Тот, кто говорил, был невидим для Чернобоя. Гриша почему-то стал нервничать. Вытащил сигарету. И сразу же появились слова. Сначала на русском: «У нас не курят». Потом на английском: «No smoking».