Будятичи и на самом деле производили довольно унылое впечатление. Дворы, залитые солнечным светом, казались яркими, живописными, даже весёлыми, но вокруг них не было жизни — не копошился скот, не ходили люди, не взвизгивали собаки. Стоило приглядеться, и становились видны доски, которыми уходящие на восток селяне заколотили двери и ставни. Даже Николаевская церковь, одиноко возвышавшаяся над всем селом, производила печальное впечатление — некому было её побелить, подремонтировать, заменить треснувшие стёкла в окнах.
— Можно посмотреть книги, — отозвался рядовой Мукоша, парень молодой, едва призванный, и оттого застенчивый, тушующийся, пугающийся любого взгляда. И всё же это именно он додумался потребовать проверки «книг» у старосты села, где они были утром. Там этот аргумент подействовал магически — в Володимир были отправлены две подводы. Рассчитывали на десять, на самом деле надеялись на одну, а получили две. Победа!
— Книги? Смотрите, — равнодушно пожал плечами Цехош.
Равнодушие не было показным.
И что теперь? Одно дело, когда староста проверки бумаг пугается и становится покладистым. Совсем другое, если нет. Что, они сейчас ревизию, что ли, устраивать будут! Да и пользы от той ревизии! Уж лучше по сараям пройтись…
— Ты, Мирон Никифорович, готовь книги, — раздосадовано буркнул пристав. Вздохнул, оглянулся на церковь. — Мы иконе вашей чудотворной поклонимся и сразу за тобой.
Взгляд старосты почему-то стал напряжённым. Будто он чего-то испугался.
Было у Саса такое свойство — видеть настроение собеседника. Тадей Назарович не смог бы объяснить, откуда это берется, на что нужно смотреть, как строить умозаключения. Эта способность была для него естественной. Пристав, скорее, удивлялся, когда другие не видели того, что видел он.
Вот и сейчас Сас был уверен, что Мирон Никифорович не хочет, чтобы мобилизационная тройка входила в церковь.
Въезжая в село, Сас заметил в отдалении блеск реки, а значит, и захваченную австрийцами территорию за ней. Там никого не было, кому ж там, среди топей, быть, но ощущение, что та земля занята врагом, было крайне неприятным. Наверное, чтобы отвлечься от печальных мыслей, пристав всё больше поглядывал вниз, на дорогу. Ею уже несколько дней никто не пользовался, селян ведь не осталось, и не просыхающие разводы грязи успели несколько разгладиться и размыться. И вот поверх этой грязи просматривалась свежая колея от проехавшей подводы. В эвакуированное, опустевшее село Будятичи сегодня, уже после утреннего дождя, кто-то прибыл…
— Вашбродь, батюшка к себе направились, обедать, — заговорил Мирон Никифорович. Его взгляд метнулся в сторону от церкви, на густой сад и крышу хаты за тыном, дом будятического попа. Широкие ворота, выходящие на площадь, были закрыты, равно как и калитка в них, но Сас разглядел ещё одну хфиртку , ведущую к храму, и вот та была как раз распахнута. — На обратном пути помолитесь! Заодно и к источнику святому провожу вас! А хотите, прямо с него и начнём! Сейчас же!
— Так и на обратном пути, конечно… — кивнул полицейский.
Его не слишком занимало непонятное беспокойство старосты. Мало ли чего селянин опасается, оно, скорее всего, и яйца выеденного не стоит. Надо бы, конечно, зарычать на Мирона Никифоровича, гаркнуть, за оселедец схватиться, тот всё и расскажет, да стоит ли? Война, эвакуация, артиллерийские обстрелы, Великое отступление — до Цехоша ли с его страхами?
— Пока на минуту заглянем в храм, — миролюбиво пробормотал полицейский. — Нехорошо на ступеньках стоять и не войти…
— Так ведь…
Это неожиданное, мелочное, такое ненужное препирательство вывело пристава из себя. Тадей Назарович Сас зыркнул на Цехоша так, что тот сразу поник. Только неуверенно предложил:
— Давайте уж я вас сопровожу!
— Выходит, вы, Тадей Назарович, под стражей теперь! — весело откликнулся Михайлишин, приглаживая свои офицерские усики. Потом широко развёл руками. — Под стражей! Да! Даже в церковь под конвоем! — И негромко рассмеялся, нимало не удручённый тем, что никто не последовал его примеру.
Пристав вздохнул. Что за ребячество! Офицер ведь! Офицер! В военное-то время!
Прапорщик до ускоренных военных курсов успел получить диплом инженера-механика. От столь образованного человека ожидали, конечно, что он будет вести себя солидно, но Михайлишин то и дело срывался в неприличную несерьёзность. Впрочем, и выглядел он легкомысленно — небольшой суетливый человечек в великоватой на него офицерской форме.
Цехош поспешно поднялся по ступеням и скрылся в темноте церкви. Мукоша, которого чаще все называли Зенко из-за его имени Зенон, не торопясь, оглядываясь, неуверенно пошёл следом.