Несколько недель спустя, как только я поняла, что эта история окажется сложнее, чем я думала, я услышала звук разбивающегося стекла, когда Эден вышла из моего кабинета.
Я бросилась на кухню и увидела, что она стоит с кровоточащими руками посреди кухни клиники в окружении осколков стекла. Я сделала глубокий вдох, собрала все осколки и сообщила ей, что она должна купить новые стаканы для клиники.
И нет, я не говорила ей об окончании нашей терапии. Что-то внутри говорило мне, что если я «уволю» ее, то стану еще одним звеном в долгой цепочке врачей, с которыми Эден столкнулась в жизни. Что-то внутри требовало, чтобы я продолжала, несмотря на все трудности.
Через неделю, отвлекшись, Эден уронила фотографию в рамке на пол в комнате ожидания. Снова же осколки стекла были повсюду. В этот раз мне пришлось платить за восстановление рамки. Медленно стали пробиваться воспоминания: огромный мужчина, темная комната, маленькая девочка.
В этот раз мне стало ясно, что Эден не способна оставаться в одной комнате с врачами-мужчинами. После того как я несколько раз умоляла ее, она наконец пришла на встречу с нашим практиком китайской медицины. Я не могла пойти вместе с ней, но верила, что он, невероятно опытный врач, справится со сложной пациенткой. Но затем он в ужасе позвонил мне:
– Она безумна! Она сломала вещи в моем кабинете, я не готов ее лечить!
Я поняла, что женщине, страдающей от сложного посттравматического стрессового расстройства (также известного как ПТСР) из-за сексуального нападения, сложно терпеть присутствие мужчины в одной с ней комнате, даже если он врач. Я попросила других врачей, практикующих китайскую медицину, женщин, принять Эден в качестве пациента. Нужно отметить, что Эден с энтузиазмом отправлялась к ним по моей рекомендации, несмотря на то, что клиники находились в других городах. Но оба врача отказались продолжать с ней работать.
Кризис наступил, когда Эден появилась на пороге моего дома поздно ночью. Она постучала в дверь, позвонила в звонок и попросила впустить ее в дом «ради объятия», как она сказала. Признаюсь, в ту ночь я была в ужасе. После недолгих раздумий я позвонила в полицию. Эден забрали двое членов семьи, которые пришли поддержать ее.
Я всю ночь не спала.
Дети рассердились на меня.
Семья Эден злилась на меня.
Что бы я ни делала, все было не так. С одной стороны, я чувствовала, что мне не хватает инструментов, чтобы лечить Эден. С другой стороны, Эден нужен не еще один специалист по ментальному здоровью, а тот, кто даст пространство ей такой, какой она является, тот, кто не будет ее бояться, кто не бросит ее, не отправит в психбольницу, откуда ее выкинут за разбитую вазу или слишком громкое хлопанье дверью менеджера палаты.
Но почему мы? Почему именно нам нужно заботиться о ней? Мои коллеги-врачи, мои дети и те, с кем я консультировалась, постоянно задавали мне эти вопросы.
– Потому что все физические болезни Эден связаны с психологическим состоянием, – отвечала я.
На тот момент я уже знала про серьезное сексуальное насилие, которому Эден подвергалась с самого детства и во взрослом возрасте. Я знала, что ей не верили, как происходит со многими детьми, на которых нападает кто-то из членов семьи или в институтах, которые призваны защищать их. Мне было ясно, что эта ужасная жестокость, вспыхивающая в ее израненных руках, и частые угрозы и попытки самоубийства были похожи на демонов, правящих ее истерзанной душой. Демоны? Вы, наверное, удивились. Разве всего несколько страниц назад я не описывала биохимические механизмы и не цитировала научные работы? Так почему же я говорю о демонах?