— Все это так, дружок. Нынче ученик колледжа предлагает своему директору шелковую рубашку из довоенных запасов в обмен на спирт. А потом делает из него ликер и меняет его на сигареты.
— Это говорит о том, что твой ученик такой же негодяй, как и тот рыжий паразит.
— А что поделаешь с этим? Если хочешь кусок жареной свинины, то, будь добр, сначала продай серебряные подсвечники тетушки Агаты. Оставим это, теперь все достают продукты на черном рынке.
Жюль Грак горько засмеялся.
— Просто великолепно! Ты забываешь только об одном. Когда французы живут с черного рынка, то различай тех, которые идут на это, чтобы не умереть с голоду. А я говорю о тех, кто обогащается на этом.
— Ты думаешь, рыжий обогащается?
— Уверен. Он не аферист, он — гангстер. Видела, как вырядился? Деревянные подошвы не для него! А его одежда? Это не дерюга, уверяю тебя. Нет, не бери под защиту таких мерзавцев.
— И не подумаю, дорогой Гай. У меня своих дел по горло. Жюль Грак положил руку на ее плечо.
“Что за девушка, бог ты мой! Наивная, чистая и в то же время такая хорошенькая!”
Он ощутил под рукой мягкий мех ее шубки, несмело погладил волосы. В голове мелькнула давняя мысль, которая не давала ему покоя. А почему бы и нет? Даже если она откажется, не выдаст же она его?
— Ты смогла бы выполнить одно поручение для движения Сопротивления, Мари-Те?
Она взглянула на него и помедлила с ответом. Что это он — серьезно или дурачится? Никогда не поймешь, где у него шутки кончаются.
Они подошли к площади Далиль. Мимо прогрохотал трамвай, обдав их талым снегом. Из-под дуги брызнули искры, промелькнуло лицо водителя, вытиравшего запотевшее стекло.
Жюль Грак почувствовал ее нерешительность.
— Я говорю совершенно серьезно. Тебе нужны доказательства? Хорошо! Что ты подумала о газете, которую нашла однажды в кармане своего пальто?
— “Овернский патриот”?
— Да.
— Так это ты…
— Ты удивительно сообразительная!
— Ты в организации Сопротивления?
— Телом и душой. Я отвечаю за редактирование, печатание и распространение этой газеты, за все пропагандистские материалы.
Она все еще не решалась. Жюль начал нервничать.
— О боже! Какие тебе нужны доказательства?
— Все, конечно, так, но…
— Но… что “но”? Никаких “но”! Я — участник движения Сопротивления и предлагаю тебе сотрудничать с нами. Ты можешь согласиться или отказаться.
Неожиданно для себя они очутились перед зданием вишистской полиции. Из-под арки подъезда из розового и черного гранита, припорошенного снегом, на них смотрел часовой в голубом. плаще, с автоматом через плечо. Заметив часового, Жюль Грак потащил Мари-Те на проезжую часть улицы: они перебежали дорогу и остановились на площади.
— Ну так как?
— Я бы хотела быть полезной вам.
— Но ты должна знать, что это очень рискованно. В случае чего — арест, тюрьма, а то и смерть.
— Знаю.
— А как твой старик?
— Я всегда делаю так, как нахожу нужным.
— Ты все ему рассказываешь?
— Нет.
— Ты все продумала?
— Все продумала! Отец читает их газетку “Будущее” и любит Вагнера. Полностью лояльный гражданин. А это нам на руку?
— Безусловно.
— Подозревать его могут скорее участники Сопротивления, чем боши.
— А теперь слушай, что от тебя требуется. Уже сегодня. Ты свободна после обеда?
— Но ведь меня еще никто…
Он усмехнулся. Знал, о чем она хотела спросить, и опередил ее с ласковой иронией:
— Нет, Мари-Те, присягу принимать перед ареопагом старейшин тебе не придется, и посвящения в рыцари не будет. Ты согласна, и этого достаточно: отныне ты участник движения Сопротивления. Сейчас, с этой минуты.
И добавил уже совершенно серьезно:
— Мы никого не принуждаем, понимаешь? Каждый, кто привел в организацию своего знакомого, головой отвечает за него.
— Я понимаю.
— У тебя нет на примете никого, кто помог бы нам разместить подпольную типографию? Нам нужно изолированное помещение или сарай в безлюдном уголке. Не знаешь ничего такого?
— Знаю.
— Люди надежные?
— Это у меня дома.
— У тебя? А твой отец?
— В нашем саду есть сарай, он расположен далеко за домом в глубине двора. После смерти садовника к сараю никто и не подходил. Даже отец. Правда, двери там не запираются, но мы можем навесить замок.