Обрадованный, что ему удалось избежать встречи с патрулями, Сергей осторожно проскользнул в подвал.
“Интересно, в каком часу выключают свет в этом городе? В одиннадцать? В полночь? Наверное, светомаскировка здесь обязательна”. Отдохнув, он мог бы двинуться дальше и попытаться найти свой старый сарай. Но он не отваживался вылезти из этой берлоги: боялся снова остаться с глазу на глаз с холодными камнями безлюдных улиц, боялся идти в угрожающую неизвестность этого города.
Он поднялся, чтобы размять затекшее тело, ступил несколько шагов; под ногами крошилась штукатурка. Нащупал в кармане зачерствелый кусок хлеба, вытащил его и начал сосредоточенно жевать. Потом присел на скамеечку, держа замерзшие руки в карманах.
Что делать?
Целый день его преследовала мысль, что каждый прохожий с подозрением глядит на его одежду и обо всем догадывается; хотелось снова найти самого себя, избавиться от этих взглядов, таивших в себе угрозу. Теперь бы он дорого дал за то, чтобы улицы были полны движения и прохожих, как и днем.
“Если бы я вырвался из этого ада, я мог бы написать целую книгу о своих приключениях. Вчера мне казалось, что я достиг глубины всевозможных страданий. А сегодня я снова мучаюсь и жду наступления завтрашнего дня. Минувшей ночью он представлялся ненадежным защитником, а теперь я жду его как берег надежды и спасения”.
Сергей вздохнул. Хлеб он съел до крошки.
“Я живу мгновением, минутой, мои мечты и желания не простираются далее нескольких часов: найти что-нибудь поесть, спрятать тело полицейского, поскорее убежать от места убийства, разыскать свой курятник”.
Он вздрогнул, мотнул головой, как бы отгоняя надоедливые мысли, и снова стал ходить туда-сюда, стараясь согреться. Под стеной в бледном свете, проникавшем сквозь отдушину, еле заметно блестела огромная замерзшая лужа.
Действительно, что же делать? Мысль о том сарае пробудила воспоминания об “Идиллии Зигфрида”. Он попытался представить себе людей, живущих в уютном и теплом доме, откуда слышалась музыка. Неужели в этом мире остались счастливчики, которые могут спокойно слушать Вагнера? Но вместо воображаемых людей перед глазами предстала собственная квартира: жена сидела на медвежьей шкуре с раскрытой книгой на коленях. В дверях комнаты был виден маленький Алеша, а сам он сидел за роялем и, играя, смотрел, как за окном падает снег…
Даже когда он плелся по нескончаемым улицам чужого города, он ни на мгновение не забывал о жене и сыне. За каждой его мыслью, как часовой у порохового склада, стояло волнующее воспоминание о них.
Сергей поискал глазами скамеечку, он не мог больше стоять. Без сил рухнул на нее. И вдруг замер: по улице кто-то шел. Прислушался. — звуки затихли перед самым домом. Он выхватил свой “люгер” и спустил предохранитель. Пуля была уже в стволе.
“Их двое”, — подумал он, услышав, как кто-то тяжело спускается вниз. Осторожно, стараясь не поднимать шума, ой попятился и присел за разваленной печкой. В дверях показались две черные тени, и в подвал нерешительно вошли двое: один длиннющий, худой и другой — приземистый.
Длинный, как видно, был за старшего, он что-то недовольно выговаривал своему приземистому спутнику. Тот привычно уселся на пол и разложил торбу, которую нес в вытянутой руке. Раскрыл ее и с проклятием начал шарить в ней. Высокий перегнулся через корзинки с бутылками, вытащил какую-то тряпку и заткнул ею отдушину. Приземистый все больше нервничал, не находя в сумке чего-то очень ему необходимого, а высокий взял доску и подпер ею двери. Наконец коротышка поднялся, держа в руках какие-то предметы.
Сергей снял предохранитель, осторожно выбрал позицию, чтобы в случае чего можно было быстро вскочить на ноги. Он не боялся. Да и что такое в конце концов страх? Бывает два вида страха: в первом случае при виде опасности борешься до последнего, во втором — страх вызывает смертельное оцепенение, парализует все твое существо.
На этот раз он был спокоен, несмотря на страх. Действуя четко и сознательно, он был готов опередить незнакомцев.