— Ламбертен! Ты что там, обедню служишь? Живее…
Голос доносился откуда-то снизу, со ступенек. Андре напрягал зрение, вглядываясь в темноту, откуда доносились шорохи. Сейчас темнота была сообщницей. Вскоре он различил небольшую дверь рядом с лестничной площадкой. Сотни раз он проходил мимо двери в стене, но истинное ее предназначение понял только сейчас. Он ринулся вниз, нырнул в темноту и, наткнувшись на что-то мягкое, выругался.
— Это мадемуазель Дюрентель. Она потеряла сознание, увидев твою работу — гестаповца на ступеньках.
Густая темнота стояла в комнате, куда они попали, светлое четырехугольное пятно обозначило в ней окно.
Двойным поворотом ключа Перришон замкнул двери, а ключ оставил в скважине. Положив ружье на пол, Андре стал на колени и склонился над мадемуазель Дюрентель, похлопал ее по лицу. Послышался слабый стон, и вдруг она истерически завизжала. Андре, как делают в таких случаях, ударил сильнее. Крик прекратился. Прислонившись к стене, тихо плакала мадемуазель Телье, икая от холода и страха.
Они пробежали крытой террасой, спустились по железным ступенькам во двор и вошли в подъезд пристроенного к отелю дома. Узкий коридор, прорезавший пристройку насквозь, вывел их на другой двор, просторный и асфальтированный. Согнувшись под тяжестью чемодана, Перришон направился в глубь двора к гаражу с тяжелыми коваными дверями. Он вытащил из кармана ключ и открыл их. В гараже стоял “пежо-202”.
Послышались приглушенная стрельба и звон стекла.
“Они стреляют по окнам, — подумал Андре. — Добро пожаловать, господа, страховая контора гарантирует вам выплату по всем видам страхования…”
Через пять минут площадь Делиль осталась позади, и улицей Республики они мчались к Монферану.
— А что вы собираетесь дальше делать с этими зелеными шляпками? — спросил старый Берусьер, поднимаясь из погреба с бутылкой красного вина.
Андре и Перришон захохотали. Успел-таки окрестить старых дев! Того и гляди через несколько дней они будут вовсю пить у него крепкое красное вино и закусывать грубой домашней колбасой.
Пока их разместили в одной из просторных комнат “Берусьеровского заезда”, как любил называть свой дом старик. Они понемногу приходили в себя, оттаивали, но, как ни пытался Перришон объяснить им, почему все так случилось, старые девы непонимающе глядели на него. Сама мысль, что вместо добропорядочной мирной страховой конторы они служили чуть ли не в партизанском отряде, наводила на них ужас.
Все это Перришон сообщил и Берусьеру и попросил его присмотреть за ними, а при случае еще раз объяснить что к чему.
— Мне-то не впервой объяснять женщинам что к чему, — засмеялся старик и, немного помолчав, добавил: — Жаль только, что эти пончики слегка зачерствели.
При любых обстоятельствах старик Берусьер оставался верным себе. Вот уже десять лет его дом служил гостиницей для деятелей рабочей партии, приезжавших в Клермон-Ферран.
Дом размещался в очень удобном месте: он стоял впритык к цехам завода “Мишлен” на площади Ротонд и совершенно терялся среди высоких заводских труб и корпусов — ни дать ни взять жилище земледельца под вассальным надзором богатого сеньора. Никому и в голову не приходило, что безобидный с виду дом этот был пересыльным пунктом для франтиреров и партизан.
Берусьер поставил бутылку на стол, достал из шкафа две тарелки, хлеб, домашнюю колбасу, банку с паштетом и вышел из комнаты, бросив на ходу:
— Решайте свои дела, а я лечу к этим божьим созданиям — утешить и поддержать!
Голос у Берусьера зазвучал удивительно молодо. Пока Андре возился с пробкой, Перришон начал анализировать создавшуюся ситуацию.
— Итак, ты уверен, что эта женщина работала на гестапо? Все, черт побери, логично, но хорошо бы выслушать и ее, узнать, каким образом ей удалось докопаться, что в страховой конторе — партизанский центр?
Он помолчал, пробуя вино и удовлетворенно причмокивая, потом добавил:
— Тут одно непонятно: она пробирается в ряды Сопротивления, но в первую очередь ей надо обезглавить его. И она, как ни странно, попадает прямо в цель! Она выследила тебя, понятно, но из-за одного связного гестапо не стало бы устраивать налет на страховую контору. Она была уверена, что выдает руководство!
Голос Перришона звучал сурово, глаза неподвижно уставились в лицо Аидре, и он холодно подытожил:
— Три человека: Тентен, Клод и ты — только три! — знали о том, чем была страховая контора на самом деле.
Молчание.
— И только ты был знаком с этой Анриеттой!
Широкие ладони Перришона сжались в кулаки, и странно было видеть рядом со стаканом вина кулаки. Он внимательно смотрел на своего товарища и ждал ответа.