И я рассказал Гумине обо всем, что было с Херувимом потом, прибавив только, как затем «пришел в себя», излечившись от своего безумия, но не восстановив память полностью, и теперь хочу все исправить.
- Сломанный-переломанный, а потом собранный из осколков человек, который и сам уже не знает, кто он – Херувим, Сатериазис или кто-то еще – вот кто я теперь, - почти честно завершил я рассказ. – У меня даже почти не осталось памяти Херувима, я только знаю, что это – я, а это лицо украдено у Сатериазиса. Я думал, что я Сатериазис, который ненавидит Херувима, а оказалось, что я – Херувим, который ненавидел собственное лицо…
Вообще-то мне и самому эта история казалась не слишком правдоподобной, стоило ее только рассказать. Но Гумина снова смогла меня удивить.
- Я знаю, Херувим, - грустно произнесла она. – Еще до того, как ты рассказал мне, я уже начала догадываться, что ты не Сати…
- Тогда почему ты сразу не сказала…
- Сама не знаю… Наверное, мне казалось, что тебе нравится быть Сатериазисом. Больше, чем самим собой. Можешь приказать Кэрол отпустить меня, - устало добавила девушка. – Я не собираюсь убегать.
- Отпусти ее, Кэрол, - послушно скомандовал я.
- Как глупо все вышло, - подойдя к столу, Гумина подняла один из портретов Херувима и взглянула на него. – Столько жертв и несчастий… Конечно, ты виноват, Херувим, но и я тоже виновата. Если бы мы… тогда… А теперь ты не знаешь, кто ты, и я тоже не знаю, кто ты после всего случившегося. Я по-прежнему люблю того человека, который здесь изображен, но я не знаю, ты ли это…
- Я больше не претендую на твою любовь, Гумина, - поспешно ответил я. – Я не достоин.
- Раз ты так говоришь, наверное, ты действительно слишком многое забыл, - вздохнула она. – И стал другим человеком. И все же я хочу помочь тебе. Что ты собираешься делать? Расскажи мне.
- Да, и, если вас заинтересует мое мнение… - несколько сконфужено сообщила Кэрол, все еще стоявшая посреди комнаты и все это время внимательно нас слушавшая. – Я так понимаю, что вы, герцог… или Херувим… кто бы вы ни были, хотите расколдовать всех ваших жен? Так знайте, я против того, чтобы вы меня расколдовывали! Мне нравится быть околдованной вами!
- О-о-ох, - только и смог простонать я.
Глава 13
Я ожидал, что после сенсационного появления Лолан столицу Асмодина вскоре посетят Качесс Крим и Эллука – теперь-то уж непременно, и даже рассчитывал на это – чем скорее все разрешится, тем лучше. И действительно, три дня спустя кто-то из них уже звонил в мою дверь…
«Кто-то» - потому что, к своему смущению, я вдруг понял, что толком не знаю, ни как выглядит настоящая Эллука Клокворкер, ни как выглядит прикидывающийся ею Крим. Конечно, в свое время мне случалось видеть иллюстрации, но они были в анимешном стиле, при встрече же с настоящими людьми я оказался не способным уверенно что-то определить!
Вообще, за эти три дня, прошедших в нетерпеливом ожидании, мне как-то сильно поплохело, да и обстановка в подвале стала несколько нервной. Засевшая во мне демоническая скотина все настоятельнее требовала ее кормить, вызывая у меня неприличные мысли и желания уже при каждом взгляде на любую женщину. Из-за этого я постоянно то краснел, то бледнел, но пока крепился и держался, хотя одновременно и испытывал страх – вдруг и в самом деле скоро сойду с ума, как предупреждал демон, не продержавшись до прихода спасения в виде Эллуки.
Хакуа не стеснялась ворчать на меня при всех и этим смущала остальных жительниц подвала, которые никак не могли понять, почему она вдруг стала хуже ко мне относиться, а кроме того, пугала их, явно получая от этого удовольствие – пугала тем, что вскоре все они будут расколдованы и меня разлюбят. Женщины, конечно, в это не верили, но все же начали побаиваться, ожидая в скором будущем неизвестно чего… Кроме Кэрол, которая точно знала, что так и будет, услышав о моих планах всех расколдовать от меня самого, и... так и не смогла меня уговорить оставить ее околдованной, из-за чего сильно опечалилась, бедная... Мне было жаль ее, хотя я и знал, что после снятия заклятья она тут же изменит свое мнение. Хару, которая уже встала на ноги и начала выходить к общему столу, смотрела и на пленниц, и на мрачного меня с жалостью и сочувствием. Гумина грустила, тревожась и обо мне, и о том, как сейчас дела у ее заболевшего отца, однако тоже пока терпела добровольное заключение и честно готова была помогать мне, чтобы «все это» как можно скорее закончилось. Мне даже казалось, что у нее по-прежнему есть ко мне какие-то чувства… то есть не ко мне, а к Херувиму, конечно, и… Я понял, что и мне Гумина симпатична, даже без учета демонического влияния, сама по себе! Но в то же время мне казалось, что я поступаю как-то нечестно, заняв место того, кого она любила, словом, я совсем запутался, так что даже специально подчеркивал в разговорах с нею, что я – не совсем Херувим, что я настолько изменился после всех своих физических и душевных трансформаций, что стал просто другим человеком…