Наконец прожектор закрыл свой огненный глаз.
— Идут! Идут! — опять горячо зашептала Дрита.
Тяжело дыша, подошли мокрые Трим и Пристать.
— Все в порядке, — сказал Трим. — Сейчас отдохнем немного, и в путь. Времени у нас в обрез!
Фосфорические стрелки на часах показывали десять минут первого…
15
…Наконец все заключенные были загнаны в машины.
— Вперед! — закричал капитан. — Поехали!
Было двадцать минут двенадцатого, когда машины выехали из ворот тюрьмы. В кабине первой машины рядом с шофером сидел капитан, в кабине четвертой, замыкающей колонну, — унтер-офицер.
В свете фар мелькали деревья, дома, побежала под колеса пустынная дорога.
Уже был близко выезд из города, и тут машина резко остановилась, так что капитан чуть не ударился головой о смотровое стекло; заскрипели тормоза.
— В чем дело? — гаркнул капитан.
— Дорога завалена, господин капитан, — сказал шофер.
Путь машинам преграждал завал из камней, деревьев, какого-то хлама, И, кроме того, был вырыт ров. Не проехать…
— Что же делать? — растерянно спросил капитан, и лицо его покрыла испарина: теперь он не сомневался — «они» все или почти все знают. «У них» какой-то свой план…
— Есть другой выезд, — перебил его тревожные мысли шофер. — Правда, в противоположной стороне города.
— Сколько на объезд уйдет времени? — нетерпеливо перебил капитан.
— Минут тридцать — сорок, — ответил шофер.
— Поехали! — приказал капитан.
…Машины долго пятились по узкой улице, потом развернулись.
«…Отступать поздно, — нервно думал капитан. — Все подготовлено, ждет пароход, в бухте — катера… И, может быть, «они» ограничивают свои действия городом?.. Откуда «им» знать?..»
Капитан вытер платком мокрое лицо.
…Машины выехали из города и направились к перевалу. Было шесть минут первого.
16
Спал город. Глубокая ночь стояла над его крышами. Казалось, все спокойно кругом.
По окраинной улице ехала повозка мусорщика. На ней сидели возница-кузнец и Петрит. Лошадь бежала резво, и все-таки мальчику казалось, что они едут слишком медленно и вряд ли когда-нибудь попадут к партизанам.
Неожиданно на дороге показался свет. Он приближался. Теперь уже ясно было видно, что идут два человека с фонарями.
— Спрячь револьвер! — прошептал кузнец Петриту.
— Куда? — растерялся мальчик.
— Сунь под одеяло! — кузнец приподнялся с кучи старого тряпья, которое он называл одеялом, и сильно хлестнул лошадь кнутом.
Поехали прямо на свет. Другой дороги не было. «Не возвращаться же, — думал кузнец. — Это сразу наведет на подозрение».
— Много не разговаривай! Я все скажу сам, — предупредил мальчика кузнец.
Двое жандармов преградили им путь. Тыкая фонарями прямо в лица, они требовали объяснений. Кузнец начал возбужденно говорить. Видно было, что жандармы не верят ни единому слову.
— Если хотите, я вернусь, — сказал им возмущенно кузнец. — Только скажу вам: вы не албанцы. У ребенка умерла мать, а его не пускают на похороны! Или вас родили не албанские женщины?
Жандармы отошли в сторону и начали совещаться. У них был строгий приказ никого не выпускать из города, но распространялся ли он и на такой случай, они не знали…
— Ладно! — махнул рукой старший по чину… — Шайтан их разберет! Проезжай!
17
В темноте идти было трудно и небезопасно. Впереди, как обычно, шагал Трим, за ним Астрит. Агрон и Дрита шли в середине. Замыкали короткую цепочку Пристать и худощавый.
Предстояло преодолеть крутой подъем. Камни то и дело сыпались из-под ног. Постоянно приходилось поддерживать друг друга, чтобы не упасть.
Был момент, когда они поднялись на гребень горы, и все невольно замерли: внизу делала плавные петли дорога, и по ней осторожно ехали четыре машины, прощупывая светом фар каждый поворот.
— Они… — прошептал Трим. — Неужели раньше нас успеют к перевалу?
Теперь все смотрели на горный перевал: с него дорога круто спускалась к деревянному мосту над бурным потоком.
К перевалу дорога шла петлями, а группа Трима спешила к нему напрямик по узкой горной тропинке.
— Скорее, товарищи! — торопил Трим.
Они то бежали, то переходили на скорый шаг. Дрита задыхалась.
Тропинка юркнула в густой перелесок.
Теперь совсем близко…
— Стой! Кто идет? — послышался громкий окрик.
Все замерли.
— Свои! — сказал Трим.