Темноволосый — он был великий фантазер — закрыл поплотнее глаза, боясь, что эта прекрасная картина может исчезнуть. И опять появился перед ним Петрит. Теперь он был верхом на великолепном белом скакуне, который громко заржал и, как через бревно, перемахнул через высокую стену приюта, потому что ворота были слишком маленькими для этого сказочного коня. Разбежались в страхе карабинеры, а директор заперся в своем кабинете и дрожал там, как собака, вымокшая под дождем.
— А оружие откуда возьмем? — вернул темноволосого к действительности чей-то вопрос.
— Оружие? — медленно приходя в себя, переспросил он. — Об этом мы поговорим с Петритом или с его товарищами. Они обязательно дадут о себе знать. Так мне и велел сказать вам Петрит, когда уходил к партизанам.
Послышались грубые голоса: директор и надзиратели пришли в себя и сейчас пытались уложить воспитанников в постели. Но никто не уходил от окон, несмотря на крики директора, несмотря на угрозы надзирателей. Ребята стояли у окон и смотрели на море. Сейчас они чувствовали свою силу.
Первым сдался директор. Он погасил свет в коридоре и закрылся в своем кабинете. Один. Обессиленный и разбитый. Достав телефонную книжку, он набрал номер телефона капитана, но безрезультатно: на другом конце провода никто не брал трубку. Директор положил книжку на место, зажег сигарету и сел в свое любимое черное кресло. Но и в нем сейчас он чувствовал себя неуютно. Через минуту директор вскочил и потушил лампу, ведь в освещенные окна очень удобно стрелять. Затем попробовал дверь: кажется, закрыта хорошо. Он медленно вернулся к столу и опустился в кресло.
Одиночество терзало господина директора. Он решил было подняться и пойти к детям: может быть, удастся поговорить по душам? Но страх остановил его. С того самого момента, когда его воспитанники открыто продемонстрировали ненависть и презрение к нему и капитану карабинеров, он разуверился в своих педагогических способностях. «Что скажет начальство, когда узнает обо всем? — Этот вопрос не выходил у него из головы. — Наденут офицерскую форму и пошлют на фронт?»
Последнее особенно пугало господина директора. И Джовани исчез куда-то. Все вдвоем было бы легче. Вдвоем в лагере врагов…
…Город по-прежнему был освещен и по-праздничному взволнован.
Мать Агрона вместе с матерью Дриты смотрели на море.
— Выросли наши ребятки! — тихо сказала мать Агрона.
— Что ты! Они еще совсем дети! — возразила ей мать Дриты с некоторым беспокойством.
— Но они там, с Тримом!
— Дядюшка Хюсен сказал, что они в безопасности. — И больше, чтобы успокоить себя, женщина добавила: — Трим не совершает необдуманных поступков. Нет! Он не станет их там держать. Вероятно, куда-нибудь отослал в надежное место.
Но в душе обе женщины понимали, что и Агрон, и Дрита причастны к событиям этой ночи. И гордились этим.
Бабушка Агрона и его младшая сестренка внимательно слушали их, но в разговор не вступали.
— Море съело пароход? — спросила малышка очень серьезно.
— Оно съело его, моя девочка, — приласкала ее мать Дриты.
— А пароход не появится снова?
— Нет, не появится!
— Как хорошо!
— Да, уж конечно, хорошо, моя крошка! Очень хорошо!
— Они не увезут детей в Италию?
— Нет, не увезут. Ничего с ними не будет.
— Почему с ними ничего не будет?
— Потому что парохода больше нет.
— Но кто убил пароход? — не отставала девочка.
— Партизаны! — на этот раз охотно ответила мать Дриты.
— Вот здорово! — Девочка подумала немного и опять спросила: — А папа сможет взять меня в море на своем пароходе?
— Он возьмет тебя, моя глупышка, обязательно возьмет. Посадит в лодку и повезет.
— Почему он не посадит меня на пароход?
— Но у него нет парохода, а есть только лодка.
— А почему у него нет парохода?
— Когда-нибудь, — сказала женщина, — у нас обязательно будут свои пароходы.
На середине улицы встретились дядя Хюсен и отец Агрона. Закурили. Старик — свою трубку, а отец Агрона затянулся дымом сигареты.